Замок был погружен в сон. Нам никто не встретился, ни одна дверь не открылась, и это было к лучшему. Странное шествие по темным коридорам отеля неприятно походило на похоронную процессию в каком-нибудь средневековом городе в дни чумы. Уродливые сгорбленные тени осторожно переползали вдоль стен, будто замыслили что-то скверное, и мне вдруг стало не по себе.
Напрасно я сморозил про это сожжение. Пошутил ведь. Пошутил исключительно для того, чтобы поддержать разговор., А эти литераторы… Забавный все-таки народ. Ухватились, как дети, за новую игру, а играют по-взрослому — весело, но страшно. Безо всяких там “понарошку”. В принципе, мне должно быть до лампочки. Уж наверное бакалавринские опусы не составили бы золотого фонда литературы, если бы даже были опубликованы. Значит, и без них не захиреет отечественная проза. Содрогнется, но выживет, я полагаю. Цвсе же смутное чувство вины тяготило меня. Не перед литературой, естественно, она видала и не такие костры, а перед Мишей. Напрасно я все-таки… Дернул черт за язык…
Бакалаврин, шедший впереди, остановился у окна в начале третьего коридора.
— Здесь! — сказал он. — Дальше наш путь будет пролегать под открытым небом. Впрочем, каминный зал сразу за углом.
Окно открыли и один за другим стали спускаться на землю. Высоты здесь было метра два — чуть выше человеческого роста. Когда мы с Алиной и Бакалавриным остались втроем, Миша отдал ей свечу, велел и мне отдать свою и, взобравшись на подоконник, мягко канул в заоконную ночь…
— Подавай! — сказал он снизу.
Я подхватил Алину, она была удивительно легкой, казалось, опустить ее на землю будет труднее, чем носить на руках целый день. Нежная ручка невесомо лежала на моем плече, и я вдруг вспомнил эту тонкую руку такой, какою недавно она виделась мне во сне…
Впрочем, не во сне, а в отрывке из рассказа. К которому я, между прочим, никакого отношения не имею… То, что произошло как бы между нами в этом отрывке, на самом деле является достоянием литературы в целом, просто у них, у писателей, так принято: хлебом их не корми — дай перед читателем догола разоблачиться. В тексте, разумеется. Так от первого лица и шпарят…
Я вздохнул и, перегнувшись через подоконник, опустил Алину на руки Бакалаврину.
— Тяжела ты, шапка Мономаха, — сказал Миша, — смотри-ка, человек еле дух переводит.
— Перестань, — поморщилась Алина. — Хоть теперь-то не зубоскаль. Делай свое дело.
Я посмотрел на нее с удивлением.
— Теперь ты, — сказал мне Бакалаврин, — помочь?
