Сейчас решила — домой. А куда еще? Она не спала ночь и чувствовала себя ужасно. Болел живот. Гудела голова. Проклятая погода не добавляла положительных эмоций; чего угодно можно ждать от московской погоды, но вот положительных эмоций ждать бессмысленно.
Вокруг Марины громыхал, стенал, дымился, неврастенически вибрировал, самодовольно хохотал, горько рыдал, жил на всю катушку и мучительно подыхал накрытый низкими облаками, мокрый от дождя и снега город.
Он усиленно пытался убедить своих граждан, что принятая здесь модель жизни является оптимальной.
Рекламные щиты пытались убедить всех, что автомобиль, изобретенный немцами и собранный узбеками по лицензии корейцев, есть лучший выбор современного горожанина.
Владельцы таких автомобилей пытались убедить всех, что рекламные щиты не врут.
Журналы с цветными обложками пытались убедить всех, что важнейшей задачей ближайших лет для страны является построение светского общества.
Теле- и радиоведущие неостроумно пытались убедить всех в своем остроумии.
Гости их эфиров — политики — пытались убедить всех, что радеют за отчизну, после чего уезжали в свои лондонские особняки.
Автоинспекторы пытались убедить всех, что несут службу.
Гости столицы пытались убедить всех, что они местные.
Местные пытались убедить всех, что они тут всерьез и надолго.
Продавцы поддельных штанов, поддельных парфюмов, поддельных видеодисков, поддельных ботинок, поддельных автомобильных запчастей, поддельного нижнего белья, поддельной питьевой воды пытались убедить всех в подлинности своего товара.
Методы и приемы убеждения отличались. Одни пугали, другие смешили, третьи раздували щеки. Но всех объединяло твердое нежелание прямо обозначить свои цели. Сообщить коротко: «Хочу денег!» Или: «Хочу власти!» Хотя это подразумевалось. Настоящая беда крылась не в том, что дурное выдавалось за хорошее (все дурное всегда прикидывается хорошим, такова его природа), — а в удручающей бездарности маскировки. В результате люди, умеющие мыслить независимо и критически — а их, слава богу, оставалось еще достаточно, — вынуждены были грустно признаваться самим себе, что жить на белом свете становится все менее и менее интересно.
Марина долго возилась с ключами, открывая огромную стальную дверь (сто пятьдесят килограммов, встроенные петли), снова вспомнила Матвея — двери, сигнализации и прочие устройства, защищающие богатых и осторожных от бедных и завистливых, были его хобби — и вдруг, отшвырнув прочь сумочку, схватила телефон, набрала выученный наизусть номер:
