Теперь он хохотал тоже. Долг списан, прощен — отчего же не посмеяться? Теперь над головой будет всегда оранжевое небо. Даже ночью.
— Так о чем я? — продолжил Кактус, переведя дух. — Ага. По салатику. А потом баранины, по паре небольших ломтиков, жирных, но хорошо прожаренных, с долькой чеснока, маслинами и кинзой…
— И перца не забудь. А то вчера ты все кетчупом испортил. Мы же не в Америке, в конце концов. И по полстакана красного. В такую безобразную погоду — в самый раз. Только не французского — грузинского.
— А вот наш Матвей пьет только французское.
— Я вообще теперь не пью, — сказал Матвей.
— Надоело?
— Вроде того.
— Нюхаешь, что ли?
— Никогда не нюхал и не собираюсь.
— А мы нюхаем, — сказал Никитин. — И не только. Уже много дней. То одно, понимаешь ли, то другое. То текила, то коньяк. То шашлык с пивом, то девчонки с музыкой. То гашиш, то мескалин, то еще какая-нибудь такая же гадость. Как сейчас говорят — зависалово у нас, Матвей. Мощнейшее. В лучших традициях продвинутой русской буржуазии. А что прикажешь делать? Руки к пузу надо пять недель приращивать. В таком виде на люди не покажешься. Официально, чтоб ты знал, я на отдыхе в Коста Дорада… Так что тебя, мой дорогой, ты уж извини, я на сегодня ангажирую как своего собутыльника… Отказа я не приму.
Матвей улыбнулся. Собутыльником — значит, собутыльником. Ему было все едино. Все равно его прошлая жизнь кончилась в тот самый миг, когда исчез долг. Начиналась другая — стократ лучше прежней.
— Без проблем, — выдохнул он.
— Вот и отлично. Кактус, а что потом? После вина и мяса?
— Потом, — стал объяснять Кактус, споро и ловко освобождая стол от бокалов и пепельниц, принося из кухни посуду, салфетки, приборы, какие-то кастрюли, горшки, сотейники, тарелки с закусками, блюда с фруктами, ловко сервируя, — потом — пауза. Для приятной беседы. На часок. Чтоб первый слой улегся. И в кровь вошел. По пятьдесят — но не больше! — водочки, ледяной, с икоркой. Можно кусочек сыра. Можно горсть маслин или одного-двух раков, с солью и укропом, в суточном бульоне. Полезно еще ломтик какого-либо влажного фрукта типа груши. Лишь бы не настала сытость. Сытость — это отрыжка, это тяжесть в живо те, это неправильно. Нет, мы не должны быть сыты — но приятно желудочно удовлетворены. Ложечка черной икры, рюмка водки; водка — чуть ниже комнатной температуры, а сами рюмки я два часа назад в морозилку поставил; рюмки будут ледяными, как смерть… Плюс лимон, дольку… Можно, в конце концов, и затяжку дури — но только одну, господа, обращаю на этот факт особое ваше внимание… А то все испортим… Парилка уже готова… Иван, перед баней бинты снимем, все почистим, потом наложим новые…
