В тот день и несколько последовавших за ним сотни судов и паромов были взяты точно таким же штурмом, — отнюдь не без согласия капитанов и находящихся у них под началом команд. дерьмоеду достаточно было появиться перед толпой, как она бросалась на приступ. В нескольких случаях местные полицейские сообщали, что видели парию-пророка на двух или более кораблях сразу, — похоже, они так само пали жертвой массовой истерии. Впрочем, всякая власть в городе, сошедшем с ума, исчезла вообще, будто её и не было никогда. Подразделение, считавшееся образцовым, отправленное навести порядок и очистить прилегающие к порту улицы от толпы, побросало оружие в реку и растворилось в людском муравейнике. Но даже на этот, вполне символический, жест правительство не отважилось бы, если бы не яростное давление, оказанное на него дипломатами западных стран. Вслед за этим событием министры попрятались у себя на виллах, и высшие чиновники испарились, исчезли неведомо где. Все, кроме одного — руководителя департамента информации. До него бельгийскому посланнику, исполнявшему обязанности дуайена , удалось, как ни странно это звучит, дозвониться незадолго до того, как и этот чиновник пропал навсегда. Этот человек, родовитый, с безукоризненным вкусом, — спокойным тоном, как будто атака на Западный мир была чем-то давно предопределённым и ожидаемым, заявил такое, от чего у бельгийского дипломата волосы встали дыбом не только на голове:
— Послушайте, друг мой. С чего, бога ради, вы надеетесь, будто моё правительство имеет на всё это хоть какое-то влияние? То, что сейчас происходит — всего-навсего последствия стоящих перед нами неразрешимых проблем. Как раскалённая лава, выплёскивающаяся из жерла вулкана. Или волна, обрушивающаяся на берег. Да, это, пожалуй, лучшая из метафор — волна, а за нею — ещё одна, и ещё, и ещё. Мы понимаем, что море, и шторм — причина всего. Толпа голодранцев, атакующая суда — всего лишь первая волна. Всё это уже было. Их страдания вам известны, но они не трогают вас. А как насчёт второй волны, что движется вслед за первой? Она состоит из многих и многих тысяч, — это вас не шокирует? Полстраны идёт сюда, я полагаю. Молодые, здоровые, те, кто ещё не успел поголодать. Вторя волна, дружище. Эти люди, наши люди — прекрасные создания, образцы божьего совершенства. Словно статуи во всей славе своей победительной наготы, они вышли из храмов и движутся по дорогам, ведущим в гавани и порты. В конце концов, уродство склоняется перед красотой. Да, а за ними — третья волна. Страх. А потом четвёртая — голод. Два месяца, мой друг, всего два — и же пять миллионов умерших. Потом — волна наводнений, смывающая плодородный слой, уничтожающая посевы, опустошающая страну на долгих пять лет. За ней, по пятам — следующая. Война. Она несёт с собой ещё более жуткий голод, и новые миллионы трупов. Её настигает, приближаясь вместе со штормом, волна стыда, позора тех дней, когда Запад хозяйничал на нашей земле. Но наши люди пережили все эти волны, их неумолимый бег. Как, спросите вы? Они совокуплялись, производя на свет миллионы, чтобы и они жили и умерли точно так же. Это всё, что у них было, всё, что им оставалось, чем они могли ублажить свои тела и души. Во так это началось. Это глаз урагана, и неважно, сумеете вы это понять или нет. А знаете, что? Это вовсе не шторм, а неодолимая, торжествующая волна жизни. Нет никакого «Третьего мира». Больше нет. Вы, бледнолицые, напридумывали всяких лукавых словес, чтобы держать нас в узде, в том самом месте, которое вы определили для нас. Существует лишь один мир — тот, что вокруг. И очень скоро его затопит жизнь. Моя страна превратилась в ревущий поток, реку спермы. И сейчас меняется всё, друг мой, земля переворачивается, и теперь мы окажемся над вами!
