Надолго запомнили самаркандцы и приезд принцессы из Ургенча с побережья Аральского моря. В тот день широкую улицу, уходившую на запад, устлали коврами, а территорию резиденции Тимура – парчой.
Принцесса ехала в паланкине, установленном на белом верблюде. Ее окружали стражники, за которыми следовали кони и верблюды, груженные подарками невесты жениху. Встречали ее тавачи и военачальники во вздымающихся под дуновением ветра балдахинах и под развевающимися штандартами.
На закате этого дня суховей раскачивал юрты и желтые фонари, висевшие на ветвях цветущих акаций, а вокруг мощных стоек шатров вились шлейфы дыма от курящегося сандала и амбры. Тимур прохаживался среди участников пира. Следовавшие за ним рабы разбрасывали поверх голов гостей в тюрбанах золотые монеты и бриллианты.
«Все поражало воображение, – свидетельствует летописец. – Унынию не было места. Верх обширной юрты был сделан в виде голубого небесного свода, на котором сияли звезды из драгоценных камней. Покои невесты отделялись от основного помещения занавесом из золотой парчи. Воистину, ложе принцессы столь же прекрасно, как ложе Кайдеши, повелительницы амазонок».
Подарки невесты выставили на обозрение жениха Джехангира. Другую юрту Тимур заполнил подарками своего сына для невесты – золотыми поясами и монетами, крупными рубинами, мускусом, амброй, рулонами серебряной парчи и сатина, изделиями из золота и шелка китайских мастеров, прекрасного вида лошадьми и рабынями. Летописец прерывает ход повествования, чтобы восхититься всем этим великолепием, и попутно замечает, что каждый последующий день праздника содержимое этой юрты убавлялось.
Возможно, Тимур, глядя на сына и черноволосую принцессу Хорезма, вспоминал другую ночь, когда в военный лагерь прибыла Алджай и загремели седельные барабаны. Алджай с легкой улыбкой шутила, когда они брели вдвоем в пустыне: «Воистину, ничего нет хуже для нас, чем это – брести пешком!»
Принцесса была совсем другой. Первая жена Джехангира, старшего сына завоевателя и повелителя, гордилась своей красотой и даже осмелилась вызвать гнев Тимура.
– Мой господин, – сказала она, – властелин милостив и к ханам, и к нищим. Если они виноваты в чем-либо, он их прощает, потому что враг, испрашивающий прощения, не может больше считаться врагом. Когда властелин что-нибудь дает, то не требует ничего взамен. Он не ищет чьей-либо дружбы и не гневится на врага, потому что все стоят ниже его и он один обладает абсолютной властью.
