Рудик озабоченно прикоснулся пальцами к ее лбу.
— Кажется, началась интоксикация, — сказал он сам себе. — Если к вечеру не прекратится, то надо отправлять в областную больницу. На вот, съешь. — И он высыпал ей на ладонь пару розовых таблеток.
— Кларк Гейбл!.. — не успокаивалась Лидка. — «Унесенные ветром» кино… знаешь?
— Терпеть не могу, — признался Белецкий. — Хуже сепсиса и перитонита.
— А мне понравилось, — отрезала Дериглазова. — Я даже была влюблена в этого отпетого мерзавца.
— И у тебя от него были дети, — терпеливо добавил хирург. — В астральном смысле.
Лидка всосала в себя таблетки и как-то успокоилась.
— Нет, детей не было, — совершенно серьезно призналась она.
— Значит, он предохранялся. — Рудольф снова взял в руки злополучную визитку. — Кое-что ясно, — промолвил он, подумав. — Фамилия, конечно, вымышленная. Взята с потолка. А вот профессия…
— И профессия, — поспешила подтвердить Лидка.
— Не знаю. Не уверен. Что нам известно об экзекуторах и инквизиторах? — задал он сам себе философский вопрос. — Инквизитор — это, так сказать, идейный глава… Пахан по-нашему. А экзекутор — всего лишь пешка, исполнитель. Глупый мясник. Точнее, топор в чьих-то невидимых руках. Не более того.
— Но мне от этого не легче, Рудя! — И Лидка опять крепко обняла его.
Он почувствовал, что в глубине ее проснулась нежность. Проснулась, как пушистая кошка: выгнулась дугой, села на задние лапы и умыла передней лапкой свою заспанную мордочку.
Белецкий же был как на иголках, опасаясь, что в ординаторскую войдет кто-нибудь посторонний, не ветеринар в юбке, а строгий и злой, как Высший Судия. Тут-то он и расколет их молотком, словно двойной орех.
— Что он тебе сказал, твой экзекутор?
— Что-то про язык. Как он будет гнить, — проворковала Лидка сонным голосом, потому что вся отдалась своей внутренней кошке.
— Я недавно отравился вареным языком в нашем кафе, — припомнил Рудольф Валентинович некстати. — Но выпил тысячелистника. И ничего. Полегчало. Тебе известно такое растение — лох серебристый?
— Ну?
— Вот это ты, — сказал ей хирург. — Тебя просто развели. Разыграли, как последнюю дуру. Как лоха серебристого.
— Думаешь?
— Не думаю, а уверен.
— Выпиши меня отсюда. — Она взяла его за пухлое колено. — Мне очень страшно.
— Через день, два… Как положено.
— А если он придет ко мне домой?..
Рудольф, натужно зевнув, выключил телевизор:
— Ты не в себе.
— Зато ты… Ты всегда в себе, — сказала она с обидой.
— Не грузи. Иначе я сейчас засну от скуки.
