— Ни на что. Веду полевые исследования особенностей богемного секса.
— Не на ту напала. Лучше в зеркало посмотри.
— Причем тут зеркало?
— Ну, это ты у нас эксперт по таким делам. Вот и бери у отражения автоинтервью.
— Отражение — не богема.
— Ага. Я и забыла, что ты у нас не богема, а элита, хоть и научная.
— Не злись!
— Я и не злюсь, — Танька замирает, прислушиваясь к себе. — Я просто в ярости! А что до мужиков, то волочиться за мной они начинают сразу после того, как исчезаешь ты.
Ага, то есть ДО кроликов… И что это может значить? Базовая гипотеза не подтвердилась… Хотя с другой стороны…
— Привет, Hee! Заждались? Kanes li lathahat! — на пороге стоит дитя. Да… Давешнее бельишко под шубкой еще не предел эксцентризма.
— Гулп! — Танька сглатывает. — И куда ты в ЭТОМ собралась?
— Лучшее украшение девушки — скромность и прозрачное платьице, — по-отчески говорит Паппэн.
Вся в белом. Белый ультракороткий топик, белая ультракороткая юбчонка-пояс. Белые шелковые чулки на белых подвязках. Белые кружевные трусики. Такие же белые лакированные бахилы. Белая сумочка через плечо. Белый сотовый на шее.
— Que carajo quieres? Вам нравится? — дитя разводит руки и медленно поворачивается в воображаемом танце.
Наваждение. Путь в никуда. Не возжелай ближнего своего. Что же это такое — притяжение двух тел? Сродни ли оно всемирному тяготению? Или Ньютон лишь стыдливо сочинил про яблоко, когда совокупляясь с пышной молочницей в саду вдруг был озарен такой простой и для всех очевидной идеей — миром правит любовь?
Что реальнее этой девочки? Ее тепла? Дыхания? Ее доверчивого ответного объятия? Для вас познание жизни — насилие над телесностью… Сколько же вас насилует, пожирает, переваривает и испражняет все и каждого, мир, реальность?! Но истина в том, чтобы отдаться живой телесности — страстно и самозабвенно, принять ее в себя, открыв доверчиво нежную область собственных гениталий сознания, впустить внутрь и с благодарностью принять извержение переживаний — все того же семени, что оплодотворяет каждого каждое мгновение, рождает и заставляет жить.
— Ты это чувствуешь? — шепчу, тихо, почти беззвучно. — Ты тоже чувствуешь вечное оправдание жизни? Могучее движение, которому невозможно противиться? Которое оправдывает все, что только случается под небесами?
Но Полина уже отстраняется и нарочито грубо выносит вердикт:
Te voy a hacer la sopa! Портить приличных девчонок гораздо приятнее, чем исправлять shibseki!
