— Именно так и будет, — подтверждает скоморох. — Стонать и требовать. И спускать. Ты возбудишься, потеряешь контроль… — лапа тем временем заползает под платьеце, тискает грудь, теребит сосок. Еще один претендент на плоть. — Обдолбалась, чувичка? Не претендент, а хозяин… И хозяин любит, когда у него отсасывают…
Щелкаю обвисшую плоть. Противно смеюсь. Любитель отсоса. Решено — на сегодня полное воздержание. Личный презент — целомудрие. Минимум, что позволено гостям, — увидеть трусики. Задираю ноги на подлокотник.
— Gud! Уже трое, — сообщает разгоряченная Полина и тут же исчезает.
— Как мне плохо, — жалуется Танька, выползая из сортира. — Полный Ихтиандр…
— Жена дала согласие на развод, — Барбудос.
— Кофейное зернышко! — метафизик-порнограф.
— Му-у-у, — Адам.
— Весело тут у вас, — вежливо сообщает великая тень с умопомрачительными усами. — La gaya scienza.
— Menschliches, Allzumenschliches, — не менее вежливо возражаю. — Как вам мои трусики?
— Кому тягостно целомудрие, тому надо его отсоветовать: чтобы не сделалось оно путем в преисподнюю, то есть грязью и похотью другим, — великая тень.
— Сделай мне подарок, — прошу.
Великая тень качает головой, скрещивает руки:
— Плохо отплачивает тот учителю, кто навсегда остается учеником.
— Уже четверо! — встревает Полина, утирая рот. — Nemoj mene jebat kad ti kazem ja! А ты не врешь, что сразу после месячных нельзя залететь?
— Вы еще не искали себя, когда нашли меня, — продолжает великая тень. — Так поступают все верующие, поэтому-то всякая вера так мало значит. Потеряйте меня и найдите себя; отрекитесь от меня и тогда я вернусь к вам.
— Вика… Вика… — из небытия возникает чья-то пьяная в сисю рожа. — Ви… ик… да-давай poyebyemsya!
Стаскиваю трусики, отдаю страждующему:
— На, yebis\!
— Однажды я понял, — заметил собеседник, — не делайте людям добро. Большие одолжения порождают не благородных, а мстительных. И если даже маленькие одолжения обращаются в гложущего червя, то во что превратится большое?
— Ты не ответил на мой вопрос, Дионис, — поглаживаю вагину. — Что же творилось в темноте безумия между туринской катастрофой и великим полуднем?
— Странное желание, — великая тень наблюдает за бесстыдной рукой. — Почему не хочешь узнать о Римской любви втроем? А ведь она говорила, что понимает меня полностью. Мы живем одинаково и мы думаем одинаково, вот что читалось в ее глазах. Она была самой умной девушкой в мире…
— Уже шестеро, vaca, — шепчет на ухо Полина. — Меня сейчас сразу в две дырочки…
