Шествуем сквозь парадиз, и каждый приветствует Адама с его нагой ношей, и каждый присоединяется к нему. Сотворенный человек, так и не снизошедший до грехопадения. Праотец простоты, что в глазах проклятого семени является не иначе как грязью, убогостью, нищетой и глупостью. Мир, не переживший мистерии Голгофы, ибо у послушной глины в руках творца нет ничего, что требует своего искупления.
Держусь и оглядываюсь. Лучше ли они? Что следует прочесть в застывших лицах безгрешных рабов Его? Люди и скот. Покорное соседство быков, коней, ослов, теплый запах их тел, то самый естественный запах, что заставит содрогнуться любого феллаха, будь он навсегда изгнан из каменных лабиринтов и злых щелей. Они смотрят на несомое тело, на нагую линию спины и бедер, и даже в еле заметных сосцах им чудится сродство с позабытыми самками.
Жар хранится внизу, лишь изредка выбрасывая робкие язычки тепла, отгоняющие нетерпеливые попытки стужи притронться к беззащитному телу. Они поднимаются от лона, опоясывают, ложатся на плечи мягкими лапками доверчивых кошек.
— Великий Пан жив! Великий Пан жив! Дифирамб! Дифирамб!
Песнь, возбуждающая фаллос, — перелив свирелей и чистейших, до хрустальной ломкости, голосов. Никаких слов. Но что-то вызывает растущее томление, желание, страсть. Хочется растянутся на земле, отдаться природе, принимая каждого, одаряя каждого, независимо от того — человек ли он или скот.
Словно тысячами корнями прорастает мистерия, тысячи эрегериванных фаллосов предвкушают величайший мотив соединения, унисон дыхания, стонов и страсти, извержение в то, что поможет перетворить ущербный рай, уничтоживший своих Лилит во имя бесплодия древа познания. Такие разные: багровые и коричневые, похожие на тонкие язычки, притаившиеся в шерсти, и огромные змееподобные, что свисают до земли, скульптурные шедевры с проступающей вязью вен и скромные труженики, робко раздвигающие крайнюю плоть, все единые лишь в девственности.
О, нет, конечно же, они осведомлены о даре сладострастия! Неясные мечты, случайные касания, стыдливые попытки, чей исход предсказуем — торжество плоти, освобождение, полет или падение, сопутствующие сладким судорогам и извержению эссенции жизни. Разве не для подобного обожествлена земля, плодоносная почва, принимающая безропотно любой дар, в каждой частице находящей неисчерпаемый источник вегетации и цветения.
О, благоухание! Хочется поднести к губам каждый из неутоленных источников, насладиться букетом и испить до дна. И словно услышав, Адам останавливается, помогает спуститься и осторожно укладывает на каменное ложе, милосердно укрытое покрывалом из мха и цветов. На расстоянии вытянутой руки наложены горы фруктов, поставлены берестяные туески с ягодами и родниковой водой. Все готово к акту познания первой женщины, самки, коровы, кобылицы, ослицы… Нетерпеливое переминания с ноги на ногу, с копыта на копыто, шуршание, хорканье, мычание, стоны.
