Маршалси не ведал о моем пороке. Похлопав глазами, почесав подбородок, он с прискорбием изрек.
— Вообще то такие свидания плохо сказываются на физическом состоянии. Но ты первый кто повредился головой.
— Она мне нужна! — чуть ли не рыдал я.
Во мне все болело. Каждый дюйм моей души кровоточил слезами разлуки и тоски. Любовь моя! Услышь мое разрывающееся в клочья сердце! Вернись!
Маршалси подошел к кровати и встал у меня в ногах. Его брови удивленно поползли от переносицы вверх.
— Про неё не скажу, а лекарь нужен точно! — неподдельно забеспокоился он.
— Нет такого лекаря, что бы помог мне, — отказался я от услуг медицины.
Маршалси без стеснения задрал край покрывала.
В моем отравленном чувствами мозгу моментально сопоставились боль в паху с возгласом собутыльника.
— Что? Что такое? — запричитал я, холодея нутром. Странная онемелость в низу живота не откликнулась на прилив адреналина.
Бросив боязливый взгляд, поверх покрывала я различил на цветастом батисте, там, где он соприкасался с мужским атрибутом, темное пятно. Кровь! Кровище! Кровавый отпечаток Тихого океана! В ушах зазвенел неистовый тенор Фаринелли, проголосивший "Аминь!" Дрожа как овечий хвост, я сам заглянул под покрывало. Святыня Святынь поругана и осквернена. Меня, героя песков и гор, без пяти минут православного и потенциального католика подвергли подлой циркумцизии12.
— А! а! а! — выдохнул я в горючей тоске. Жениться расхотелось сразу. Напрочь!
— Лекаря звать? — спросил Маршалси, ехидно щуря левый глаз.
— Зови! Скорей! Сейчас же! — заторопил я.
Если птице подрезать крылья она больше не полетит, если лошадь охромеет, её ведут на живодерню, если у охотничьей собаки пропадает нюх, ее бросают привязанной в лесу, если моего "гренадера" лишили естественной красоты, сможет ли он служить так же исправно, как и до этого черного дня?
Маршалси немедля вышел и вскоре вернулся, ведя за собой злодейского вида старикана, в зеленом камзоле, малиновых шоссах, огромных башмаках с пряжками и пузатым саквояжем в руках.
— Мэтр Греко, — представил Маршалси лекаря и жестом пригласил того исполнить профессиональные обязанности. — Прошу, осмотрите моего друга.
Старикан поставил саквояж на край постели и запорхал вокруг меня, что пчела вокруг медоноса. Будь моя воля, не доверил бы ему врачевать и легкого насморка. Но выбора не было и приходилось, скрипя зубами наблюдать, как варнак обращается с изувеченной частью моего тела.
Обложив "гренадера" салфетками и рассмотрев его в увеличительное стекло, светило клистирной науки глубокомысленно изрекло:
