В реанимации Терри ждало сразу шестеро врачей, чтобы тут же отвезти его в операционную. Пятьдесят пожилых ветеранов из местного отделения Американского легиона — активисты избирательной кампании в голубых козырьках и с лентами цвета своей партии, которые прибыли (некоторые в инвалидных колясках) предложить свою кровь, записывались в очередь, споря, кто пришел первым и кто имеет больше заслуг, чтобы удостоиться чести стать донором. Через десять минут прибыл священник из вашингтонского епископата и сообщил Салли, что папа собирается отслужить мессу во здравие сенатора у себя в Риме во время вечерни. Вместе с ним приехали две монахини, отправившиеся наверх в часовню: там они собирались пробыть весь день и ночь, молясь об исцелении страждущего.
Ничто из предыдущего опыта Салли не приучило ее к тем проявлениям человеческой любви, готовности к самопожертвованию и бескорыстию, с которыми она сейчас столкнулась. Она сидела теперь одна в небольшой комнате ожидания, глядя из окна вниз на беззвучно снующие по улице машины. В одиннадцать явился хирург, полковник медицинской службы, с сообщением, что операция закончена. Рана Терри была болезненной, он потерял много крови, но жизненно важные внутренние органы, слава Богу, не пострадали. Ему необходим отдых, но за жизнь его опасаться не приходится. Салли поехала домой переодеться. Когда к полудню она вернулась обратно в госпиталь, ей позволили повидать его.
Двери палаты, где лежал Терри, охраняли армейский сержант и капрал. Сравнив внешность Салли с фото на ее удостоверении и сверившись со списком, они пропустили ее.
Палата была освещена тусклым оранжевым светом утреннего солнца, с трудом пробивавшимся через закрытые занавеси. Армейская санитарка, сидевшая у постели Терри, молча встала, уступив свое место Салли. Тишину в комнате нарушало лишь негромкое равномерное тиканье кардиомонитора. В массивной кровати, снабженной к тому же какими-то хитроумными механизмами, Терри выглядел маленьким и беспомощным: простыня, казалось, вообще никого не накрывает. В нос ему вставили катетер. Лицо его было почти пепельным, влажным и холодным.
Какое-то время Салли просидела у кровати, тупо уставившись на нее. Затем она протянула ладони и сквозь простыню нащупала тело Терри. Опустив голову на руки, она погрузилась в забытье.
Она не слышала, как, сменяя одна другую, входили и выходили из палаты сестры, наведывались врачи. Всю ночь она просидела в одной позе: с опущенной головой, с раскинутыми, как у просительницы, руками, пальцы которых там, под простынями, чувствовали пусть слабое, но теплое биение жизни. Не слышала она и прибытия шумной оравы репортеров на следующее утро. И только когда Терри пошевелился и ее пальцы ощутили это движение, Салли приоткрыла глаза. Какое-то мгновение она не отдавала себе отчета, где находится. Затем резко выпрямилась: прямо на нее смотрели глаза Терри. Тут Салли разом вспомнила все, где она и что с ней. Она повернула голову в сторону двери, из-за которой доносились приглушенные голоса репортеров.
