Для моей семьи наступили черные дни. Однажды Антон вернулся только под утро. На него страшно было смотреть: под глазом наливался лиловым свежий синяк, а костюм был безнадежно изорван. Муж молча прошел в комнату, отмахнулся от примочек, спешно подготовленных мной, и попросил меня присесть:
– Я должен тебе кое-что сказать. Кредиторы обратились к помощи бандитов и требуют возврата долгов. Счетчик, как они сказали, уже включен.
Я молча слушала, а он продолжал говорить:
– Нам придется продать все наше имущество. Этих денег хватит только на то, чтобы погасить треть долга. Возможно, чем-то поможет мой отец. Что делать дальше, я не знаю.
На его глазах выступили слезы, но Антон не из тех, кто может позволить себе такую слабость. Он взял в себя в руки.
– Я виноват перед тобой. Прости, если сможешь. Ты вернешься к своим родителям, с разводом с моей стороны проблем не будет.
Я растерялась. О чем он говорит? Выходит, он предлагает мне уйти? Как благородно!
– Не надо так говорить, Антон. – Я погладила мужа по плечу и без особой веры в успех добавила: – Я поговорю с папой, может, и он чем-нибудь поможет.
– Исключено, – отмахнулся от моих слов Антон. – Я ослушался твоего отца, и ждать от него помощи не стоит.
Нам, женщинам, все-таки легче. Мужчины носятся со своей гордостью, как спортсмены с олимпийской медалью, порой обрекая себя на невыносимые страдания. Обычная, простая человеческая просьба ими воспринимается как нечто унизительное, способное нанести ущерб их бесценной и бесконечно превозносимой гордости.
Я немедленно отправилась к папе. Я рассказала ему все: как Антон создал свою фирму, как ему вначале не везло, как потом ему попались перспективные клиенты, как мы ездили в Париж, чем кончились наши переговоры и, наконец, о его распухшем глазе. Папа глубоко вздохнул, надолго задумался, а потом сказал:
– Послушай внимательно, дочка, и ответь мне – только, пожалуйста, честно.
Вообще-то я всегда старалась быть честной с папой, кроме тех вещей, которые ему знать не положено по той простой причине, что он мужчина. И папа, как мне казалось, всегда соблюдал этот паритет, не задавая неприятных вопросов. Но сегодня он впервые нарушил нашу негласную договоренность:
