Женщины со мной не согласятся, и у них есть на это право. У нас сейчас демократия, такая же, как женский поцелуй.
На следующий день я позвонил. Трубку подняла ее мама и на вежливую просьбу пригласить к телефону Риму ответила решительно и безапелляционно:
– Послушайте-ка меня, молодой человек. Вы вчера воспользовались слабостью Римы, это выходит за рамки приличия и недостойно мужчины. Мы вам поверили, отнеслись с открытой душой, а вы оказались непорядочным человеком. – Каждое слово она произносила размеренно и четко, не допуская изменения интонации и пауз. – Рима просила передать, что не хочет вас видеть и просит, чтобы вы больше не звонили. О том, как воспринял случившееся Евгений Ильич – он, кстати, совсем вам и не дядя, – я и говорить не хочу. Вы меня поняли? Все.
Короткие гудки телефона били в моих ушах. Джек оказался прав: не нашего поля ягодка. Я, как последний идиот из «мыльной оперы», поверил в чудо. Но кулик должен сидеть в своем болоте. Видел же, что Рима была в тот вечер немного не в себе, и поверил, что это я вскружил ей голову, а не шампанское. Получается, что я действительно воспользовался ее слабостью. А дядя Женя, что он подумал обо мне?! Стыдно!
Сильнейшим ударом я разнес на мелкие кусочки телефонную трубку.
Вы догадались, милиция появляется именно в тот момент, когда о ней думаешь меньше всего. Это был красивый, тщательно отрепетированный спектакль. Милиционеры оказались принципиальными и честнейшими приверженцами правопорядка. Кроме поверженного телефона они, как опытнейшие сыщики, вскрыли целый комплект моих преступлений: отсутствие прописки, неподчинение представителям власти, нарушение общественного порядка, а безобидные таблетки от головной боли, которые я вчера покупал Риме, были тщательно исследованы на предмет наркотических составляющих.
Когда-то Вадик заблаговременно учил:
– Попадешь к ментам, не возмущайся, и не дай тебе бог оказывать сопротивление, в пару минут пришьют статью, и еще при этом окажешься без почек.
Я безропотно следовал советам Вадика и сохранил почки, но статью «за неподчинение» они, тем не менее, стали аккуратно пришивать. Я впервые оказался в отделении – это произвело на меня самое удручающее впечатление. Нас в камере, называемой обезьянником, было пятеро, сама камера представляла собой каморку размером два на два метра, обшитую металлическими листами и с такими же железными скамейками. Сокамерниками оказались молчаливый бугай бандитского вида, подросток, алкаш и студент, никому не дававший покоя. Повиснув на прутьях решетки (теперь понятно, почему ее называют обезьянником?), он бесконечно выкрикивал оскорбления в адрес ментов и требовал адвоката. Как и следовало ожидать, студент и алкаш подрались в камере. Я решил по примеру бугая не вмешиваться в конфликт, закончившийся тем, что алкаша стошнило прямо посреди камеры. На шум прибежали менты и, обратившись к бугаю, потребовали навести порядок. Двумя очень грамотными ударами, поверьте, я в этом кое-что понимаю, он успокоил студента и алкаша, а подросток был выпущен из камеры, сбегал за ведром с тряпкой и помыл пол.
