С мрачным любопытством наблюдал Улаф его мучения. Словно червяк под пяткой ерзал тот, выползая из ремней, пока наконец не откатился от корзины и тут же вновь бросился к ней.
Разума лишился, решил про себя Квельдвульф, когда Улаф, сын Эгиля, обнял поклажу с торчащим копьем и принялся раскачиваться из стороны в сторону словно в великом горе. Стон его разносился под небесами, отражался от гор и ножом втыкался в уши Волку. Так страшен был плач, что не мог больше терпеть конунг чужой муки. Поднялся с камня и шатаясь стал спускаться к сумасшедшему.
Не было в нем ни торжества, ни облегчения. Теперь пустота наполнялась стыдом, что придется лишить жизни обезумевшее от страха, тощее и воющее животное, когда-то бывшее человеком. Воистину, страшны споры богов, особенно когда касаются они смертных. И чем ближе приближался конунг к кричащему человеку, тем яснее понимал то, о чем тот кричит, но разум отказывался верить словам.
- Зачем, - кричал Улаф, сын Эгиля, - зачем тебе понадобилась жизнь моего сына! Зачем ты преследовал нас! Зачем, проклятый Волк, не имеешь ты жалости к невинным детям!
Крышка корзинки была распахнута, и Улаф видел светлые волосы маленького ребенка, закутанного в окровавленные шкуры.
Кведульф готов был поклясться всем, чем он владел, что он теперь знает имя внука Эгиля Лысого.
Через несколько лет трое охотников нашли промерзшие трупы двух мужчин и маленького ребенка и похоронили их, воздвигнув три каменные пирамиды и положив внутрь рунный камень с такой надписью: "В субботу, накануне дня малого молебствования, Эрлинг Сигватссон, Бьярни Тордарсон и Эйндриди Йонссон воздвигли эти пирамиды..."
Дальше надпись обрывалась, так как камень охотники подобрали слишком маленький.
