Я отчетливо представил сцену.
– До кулаков, значит, не дошло?
– Кто знает. Он же меня зондировал.
– Приблизительно, когда это было?
– Дай бог памяти. Конец лета восемьдесят второго года, вскоре после ухода Брежнева. Жизнь была вполне нормальная, порядки казались незыблемыми. У большинства головы были заняты вопросами чисто бытовыми. Натуры одаренные, яркие, понятно, помышляли о высоком. И вот представьте: солидный товарищ, ученый всесоюзного полета заводит речь то ли о надвигающейся революции, то ли об угрозе вражеской оккупации. Не исключено, у Александра Александровича было предчувствие катастрофы.
– Или же имел достоверную информацию.
Над нашими головами пулями пролетели две птахи. На полной скорости спланировали на тонкую ветку, она даже не шелохнулась.
– Крохотули пеночки. Сами чуть поболе калибри, а голоса... Кажется, твоя душа поет.
– Признайся уж, пишешь стишки?
– Позывы были. В техникуме на соревновании кавээнщиков куплетики выдавал. Но муза вентиль вскоре перекрыла.
Молча наблюдали мы движение воды в реке. При полном штиле Днестр бурунился. Не иначе как Дубоссарское водохранилище освободилось от сверхнормативных запасов.
– В тот раз тоже было начало сентября. «Изабелла» жутко уродила. Ягоды – величиной с грецкий орех. А сок – такой густоты да сладкий – натуральный сироп.
Определенно душа Емельянова скроена была на крестьянский лад. Мог бы стать и механизатором широкого профиля, и толковым агрономом, даже директором совхоза садоводческого профиля. Но чувствовались и задатки селекционера. Возможно, осуществил бы мечту человечества: вывел голубую розу или создал фантастических злак – ветвистую пшеницу. Судьба подкорректировала алгоритм. В итоге технарь стал политиком. К нему люди тянутся, с ним не прочь сотрудничать верхи и низы. Даже седовласый жрец богини Клио доверил профессиональный секрет, впустил молодого человека в сердце.
– Лазарев, конечно, сильно рисковал, – делился впечатлениями Емельянов о приватном разговоре. – Хотя, по правде говоря, был я для академика навроде подопытного кролика. Может, примерял на мне покрой будущих потрясений, которые потом могли обрушиться на головы советских людей.
Я задал явно нелепый вопрос:
– Где именно в тот раз вы сидели?
– Точно на этом же месте. Шофера своего Александр Александрович отпустил часика на два. Развернули мы широко скатерть-самобранку. Академик со своей стороны выложил гостинец, килограммовую коробку «Вишни в шоколаде». Я, конечно, рад, было лестно, что научное светило со мной на равных общается. Но ушки на макушке. В какой-то момент будто с высоты донеслось: «К примеру, ты лично желаешь, чтоб наш Советский Союз враги четвертовали. Чтоб Россия скукожилась до размера Московского княжества. Остальное же пространство превратилось в территорию под международным протекторатом». Я, понимаешь, сжался как пружина. В одну из пауз промямлил: «Да кто же им такое позволит? Мы же мировая держава, а не хрен собачий». Он же в ответ: «Оккупация на сей раз произойдет по новейшим схемам НАТО. Хитрая будет нашему народу заморочка. Да она уже идет широким фронтом. Нас гипнотизируют, завораживают, охмуряют разными способами. Бьют под дых! Сбивают с толку показушными витринами своих шикарных супермаркетов, чьи товары по кошелькам богатеям да мошенникам. Тем временем, через кордоны прет к нам контрабанда джентльменского пошиба, которая, с одной стороны, размагничивает общественное сознание, с другой, парализует отечественную промышленность. Вокруг импортных шмоток царит безумный ажиотаж: „Ах, какие классные джинсы в обтяжечку! Ах, чудо-жвачка! Ах, компакт-кассеты с тяжелым роком!“ Тут я не выдержал, внес свою лепту:
