Примером возмездия истории можно назвать судьбы всех тех, кто отводил Гитлеру роль «метлы и топора» в борьбе против левых, считая его всего лишь выскочкой, с которым полагается разговаривать свысока и которому надо подавать руку не иначе как в перчатке. Эти люди поразительно скоро оказались в одной упряжке с теми, кто мчал вперед карету НСДАП. Сколь слепо консервативные круги верили в то, что им удастся обуздать Гитлера и превратить его в орудие реализации собственных планов, говорит такой факт, приводимый Брайтингом в записях о его беседе с обербургомистром Лейпцига Гёрделером.
6 марта 1934 г. Гёрделер принимал Гитлера по случаю закладки в Лейпциге памятника Рихарду Вагнеру. Гитлер, прекрасный актер, со слезами на глазах говорил о «германской» музыке своего любимого композитора. Гёрделер, обращаясь к Брайтингу, замечает по этому поводу: «Друг мой, не будьте же таким пессимистом. Вы ведь сами видите, этот человек не может сдержать слез, когда говорит о музыке и поэтах. Я, кажется, говорил вам, что он (Гитлер. — Авт.) по убеждению и призванию архитектор. Дадим ему возможность стать архитектором, а экономические и государственные проблемы рано или поздно он оставит специалистам». Спустя всего несколько лет тому же Гёрделеру, как пишет д-р Калик, «пришлось убедиться, что диктатор был не художником, а архитектором смерти».
«Когда 30 января 1933 г. толпа приветствовала Гитлера, — напишет много лет позже историк, — она не предчувствовала, что прославляла того, кто олицетворял собой уничтожение».
Я уже писал, что обе беседы носили доверительный характер. Лишь спустя три года после встречи Гитлера с Брайтингом в руководстве НСДАП спохватились, что Брайтинг застенографировал беседы, больше того — обнаружилось, что для своего издателя Эдгара Герфурта он подготовил резюме состоявшихся переговоров. Сведения эти дошли до ушей не только Макса Аманна, о них прежде всего доложили Геббельсу.
В середине января 1934 года лейпцигское гестапо потребовало от Брайтинга, тогда «отдыхавшего от трудов», предоставить все материалы, касающиеся встреч и бесед с Гитлером. Дело было в период подготовки к окончательной расправе с оппозицией, накануне «ночи длинных ножей». Гестапо заявило Брайтингу, что текст высказываний Гитлера — его авторская собственность, а сверх того, если о них узнают за рубежом, это нанесет государству и партии непоправимый урон…
Брайтинг заверил, что у него нет никаких записей, ибо он давно уже их уничтожил. Защищаясь, он зашел так далеко, что выразил готовность вступить в партию, дабы дать гестаповцам доказательство своей лояльности по отношению к Гитлеру. Но кому тогда был нужен Брайтинг, этот политический труп? Как рассказал д-ру Калику Детиг, Брайтинг уцелел лишь благодаря вмешательству влиятельных друзей. Судя по сохранившимся документам лейпцигского гестапо, Брайтинга не только не хотели принять в НСДАП, но тайно начали против него расследование, обвиняя его в симпатии к евреям, ибо он принимал для помещения в своей газете объявления предприятий, которыми владели евреи. Потом ему угрожали судом за коррупцию и незаконное обогащение. До самой своей кончины в 1937 году Брайтинг уже не знал больше ни минуты покоя. Он умер всеми забытый, в нищете — человек, которому Гитлер впервые изложил свои человеконенавистнические планы, стремясь заразить ими влиятельного политика и редактора консервативной газеты.
