Гитлер, однако, заупрямился. Он привел тысячи оговорок, как всегда, когда опасался, что ему не по плечу беседа с политиком крупного калибра. Он не страшился толпы, но боялся собеседников, до уровня которых не дотягивал. Путци настаивал на своем, особенно ему не хотелось ударить в грязь лицом перед Черчиллем: «Тогда, может, вы приедете в гостиницу после обеда, когда атмосфера станет попроще и все пойдет как по маслу?»
Но Гитлер не согласился и на это. Он отговорился необходимостью готовить доклад.
Итак, Ганфштенгль отправился на встречу с Черчиллем в одиночестве. Рандольфу он сказал, что, возможно, Гитлер придет после обеда. Соврал он так, на всякий случай, ибо Гитлер был непредсказуем и мог ни с того ни с сего объявиться в гостинице.
Стол был накрыт на десять персон. За ним — леди Клементина, жена Уинстона, их сын, лорд Камроуз, издатель «Дейли телеграф», Сара Черчилль и проф. Линдеманн. Ганфштенгля посадили между супругами Черчилль. Описывая этот обед, Ганфштенгль признает, что Черчилль коснулся вопроса об антисемитизме Гитлера, добавив, что, «может, поначалу он и хорош, да не хорош как привычка».
После обеда Черчилль закурил свою непременную сигару и налил рюмку любимого коньяку. Вот тут-то Черчилль и выдвинул свою идею:
— Мистер Ганфштенгль, что думает ваш шеф о союзе Германии с Францией и Англией? («Его интересовал тогда, — замечает сегодня Путци, — антикоммунистический альянс в Европе».)
— А что будет с Италией? — с подковыркой спросил Ганфштенгль.
— Нет, только не это, — уклонился от прямого ответа Черчилль. — Когда клуб слишком разрастается, он перестает быть клубом. А я полагаю, о таком клубе стоило бы, однако, подумать.
Путци был так ошарашен предложением Черчилля, что, придумав какой-то предлог и извинившись перед собравшимися, позвонил Гитлеру. Он не застал его ни в «коричневом доме», ни на квартире. И никто не знал, где он теперь. Выходя из телефонной будки, раздумывая над тем, где и как отыскать Гитлера, он вдруг увидел его на гостиничной лестнице. В наглухо, по самую шею застегнутом непромокаемом плаще, небритый, Гитлер прощался с каким-то голландцем, сочувствовавшим НСДАП.
— Боже милостивый, — закричал, весь трясясь, Путци, — что вы тут делаете? Вы отклоняете приглашение Черчилля, а теперь вот стоите тут, где Черчилль или его сын могут в любую минуту наткнуться на вас. Они же воспримут это как оскорбление! Может, раз уж так, вы подниметесь в зал, Черчилли в добром расположении духа, это очень подходящий момент…
