Фирменные люди | страница 21

– А сколько вы сматываете оборотов? – нарушила я молчание.

– Примерно половину. – Улыбка снова тронула Олины губы. – Можно бы и больше, но у нас была недавно проверка, и если мы покажем меньше, то в следующий раз они привяжутся и начнут придираться и копать глубже. Закроют магазин, а это убытки.

– Оль, а ты посчитай: хозяйка привозит, допустим, десять килограммов золота в месяц. Сколько она платит за грамм?

– Оптом – пять-шесть долларов.

– Значит, вкладывает пятьдесят тысяч. А продает здесь?

– По двадцать, – ответила Ольга.

Я быстро умножила и вычла. Такие круглые цифры сами просятся, чтобы с ними что-нибудь сделали.

– Итого, навар – сто пятьдесят тысяч. – Я посмотрела Ольге в глаза. – И из них вы освобождаете половину от всех налогов?

– Ну да. – Оля помолчала и неуверенно добавила: – Семьдесят пять.

Я сказала, что подумаю, и поблагодарила Ольгу.

В тот же вечер я позвонила Наташе и отказалась от ее предложения, сказав, что меня пригласили на собеседование в крупную престижную француз–скую фирму.

Наташка отнеслась к моему отказу спокойно.

– Ну что же? Жалко. Счастливо.

Я ответила:

– Пока.

И положила трубку.

На следующей неделе я отправилась в фирму «Франсье».

Меня встретила Алена Ганская, директор по персоналу. Кажется, так называют эту должность? Я, конечно, не догадывалась, что эта высокая дама, выжимая последние соки из подчиненных, заслужила у последних лютую ненависть. Особенно не повезло тем, кому посчастливилось быть ее ассистентом.

Ганская была вся в черном. Она протянула мне костлявую ледяную руку. Я была готова к такому жесту – они все при первой встречи тянут руки, но ее ладонь была так безжизненна, что удивила меня, будто я пальцы мертвецу пожала.

Однажды на похоронах моего деда, когда наступили последние минуты прощания и гроб должны уже были опускать в глубокую яму, кто-то из родственников (их собралось много) первым подошел к телу и поцеловал его в лоб. Молча, вереницей взрослые склонялись над гробом и прикладывались губами к безжизненному лицу. Настала очередь нас, детей, впервые увидевших смерть так близко. Самая старшая внучка, Лена, студентка мединститута, испуганно прошептала: «Боже мой! Нам тоже идти!» Мы не могли вымолвить ни слова и, словно на ватных ногах, двинулись к гробу. Дед наш был волевым и очень строгим. С замирающим сердцем я приблизилась к его уже чужому лицу. Его лоб был ледяной и твердый, как камень.

А потом рабочие долго не могли опустить гроб, оттого что стал осыпаться край могилы большими оползнями песка. И бабки деревенские шептали: «Не хочет Николай Федорович в землю, упирается... Да-а, он-то любил жизнь!»