япротивъ этого никакого снадобья, никакого заговора нѣтъ!" говорилъ онъ себѣ съ отчаяніемъ…
Тата съ своей стороны очень была довольна своею побѣдой. Бѣдный Скавронцевъ былъ дѣйствительно для нея "картонною головой", на которой примѣряла она силу своихъ чаръ. "Блажь" его оказалась для нея лучшимъ реактивнымъ средствомъ противъ того близкаго въ отчаянію душевнаго состоянія, въ которое долго повержена была она неудачами своего прошлаго. Теперь надежды снова начинали свивать гнѣзда въ головѣ ея. "Не все же еще потеряно", основательно разсуждала она, "если можно довести зрѣлаго человѣка до такой степени влюбленности…" И она искренно благодарна была за это Скавронцеву и платила ему за его обожаніе всею тою высшею школой утонченнаго кокетства, дешевыя нѣжности и лукавые пріемы котораго имѣютъ по большей части на, мужчинъ обаяющую силу, далеко не всегда, увы! обладаемую истинною страстью. Она взглядывала на него, улыбалась, хмурилась, поводила головой, закусывала губы, перегиналась съ мѣста въ его сторону съ какимъ-нибудь вопросомъ — все это извѣстнымъ, разсчитаннымъ на неотразимое на него впечатлѣніе образомъ, и никогда, какъ говорятъ французы, не манкировала своего эффекта. Она его постоянно держала въ какой-то любовной проголоди, если можно такъ выразиться, между надеждой и страхомъ, между горячкой желанія и рыцарствомъ самоотверженія его иной разъ до полнѣйшаго отчаянія ею же самой придуманною и созданною ссорой, она неожиданно, оставшись съ нимъ вдвоемъ, подходила въ нему, сама прижимала въ его пересохшимъ отъ волненія губамъ свою блѣдную длинную руку и, тихо затѣмъ высвободивъ ее изъ-подъ его нескончаемыхъ поцѣлуевъ, уходила изъ комнаты, какъ бы для того, чтобы не отдаться самой волнѣ неудержимаго увлеченія… За такія мгновенія Скавронцевъ готовъ былъ бы отдать сто жизней, еслибы были онѣ въ его распоряженіи…
* * *
Такъ продолжалось до отъѣзда матери и дочери на зимній сезонъ въ Петербургѣ. Скавронцевъ съ ужасомъ думалъ объ этой минутѣ. Мысль о близкой разлукѣ съ Тата подтачивала ему жизнь; ему представлялось, что онъ не будетъ въ состояніи ее вынести, исчахнетъ, умретъ съ горя. Онъ сталъ придумывать поводы, началъ убѣждать себя въ необходимости ѣхать съ своей стороны въ Петербургъ "по дѣламъ", по самымъ "неотложнымъ" будто бы дѣламъ Можайскихъ… Но въ первый разъ, какъ онъ заикнулся было объ этомъ предъ нашею княжной, она взглянула на него такимъ недовольнымъ и высокомѣрнымъ взглядомъ, что у него защемило на сердцѣ. Взглядъ этотъ оскорблялъ и страсть, и самолюбіе его.
