Когда эта непонятная троица скрылась в таверне, мужик, которого они попинали, наконец смог сесть. Лицо, ещё недавно довольное и весёлое, теперь было в крови и дерьме. А полный недоумения взгляд как бы спрашивал – а что это было?!
Примерно так же подумал и я. Повернулся к возничему, и тот, поняв невысказанный вопрос, коротко ответил:
–Орден защитниц чистоты мыслей и словесности.
У меня невольно отвисла челюсть.
–Так они же сами ругаются как…
–И что? Они же взялись бороться с матом и плохими мыслями у других, не у себя. Жене нашего герцога, очень возвышенной душе, как-то пришло в голову, что народ говорит плохими словами, речь его груба. Вот и решила навести порядок. Кинула клич, собрала таких вот … гм… обеспокоенных … гм… женщин. Утвердили устав, заручились всемерной поддержкой герцога. Ну и понеслось. По слухам, в столице они школы открывают, детей учат. А на местах… ну ты сам видел. Что считать плохими мыслями и словами определяют они сами, под настроение, поэтому никогда не знаешь, чем разговор закончится. Могут и над матершинным анекдотом посмеяться, а могут прицепиться к любой мелочи, и чем это всё закончится, одни боги знают. Друг за дружку они горой стоят, попробуй только тронь! Этот мужик ещё легко отделался – некоторых бывает и публично распинают, да ещё и издеваются, пока порют или ещё как наказывают.
–Так у вас, наверное, порядок?
–Если бы! Пока они рядом – все боятся, а чуть в сторону – и всё поновой. Да и какая жизнь без матерных куплетов во время попойки с друзьями? Может и был бы толк от их работы, если бы они сами вели себя как подобает. А то ходят фифами, цветочки нюхают, о возвышенном говорят. А потом раз, и матом, и кулаком по морде, а потом в дерьмо. Это, кстати, у них любимое развлечение. Ты здесь веди себя поаккуратней, языком поменьше трепи. К незнакомцам здесь относятся с ещё большим подозрением, чуть что и… Лучше помалкивай, а собственное мнение держи при себе.
Если бы я ещё слушал чужие советы…
Подъехали к очередному перекрёстку, и наш отряд остановился – дорогу перегородила какая-то странная процессия. Впереди пара десятков человек в одеждах с балахонами, затем десяток женщин с распущенными волосами. За ними повозка, заваленная цветами, потом опять толпа народа. И что самое удивительное – все идут молча. И люди нашего отряда тоже молчали, даже не пытаясь ехать дальше. Это уже становилось интересным. Воспользовавшись тем, что все смотрели только вперёд, я выпрыгнул из повозки и подошёл к Тане. К нам как раз медленно подъезжала изукрашенная повозка. Только тут я разглядел, что на некоем подобии настила лежит весьма симпотная девчонка, засыпанная цветами. На виду оставалось только лицо, грудь и сложенные руки.
