Помню ужин в 1940 году в дружеском кругу пяти-шести виднейших советских писателей, среди которых были три "орденоносца", с европейскими именами. Вино развязало языки - и даже не наедине, а в тесной компании, люди стали откровенными, - и чего только не наговорили они о себе, о властях предержащих, о горькой необходимости либо приспособляться, либо молчать. В тюремном быту я привык к откровенности, - людям там все равно нечего терять, и они выражаются иной раз весьма круто и солоно о лицах, на коммунистических заставах команду имеющих; но орденоносцы-писатели за этим товарищеским ужином побили все рекорды в выражении своей ненависти к советскому строю. А через несколько дней я читал в "Литературной Газете" восторженный панегирик мудрому правительству за постоянные заботы о писателях, - и автором панегирика был как раз тот из орденоносцев, который за товарищеским ужином красочнее других клеймил мудрое правительство.
Таких примеров - десятки и сотни, но примеры все "безыменные": нельзя же огласить имя этого орденоносца, и поныне пребывавшего под властной рукой мудрого правительства. Но есть имена, которые можно огласить без всякой опасности для "оглашенных" - и во главе этих имен стоит, конечно, имя "пролетарского графа" Алексея Толстого. Талантливый писатель (Федор Сологуб грубо, но метко говорил про него, что он "брюхом талантлив"), весьма беспомощный в области "идеологии" и вполне равнодушный ко всякого рода моральным принципам - он проделал классический путь приспособленчества: от эмиграции к "сменовеховству", от сменовеховства" (после возвращения в Россию) - к писанию халтурных пиес, вроде "Заговора императрицы", от этой театральной халтуры - к халтуре публицистической, детски беспомощной, на столбцах "Известий". Зарабатывая ежегодно больше сотни тысяч (переиздания сочинений! пьесы! кинофильмы!), он сам откровенно признавал, что делать это он может лишь благодаря беззастенчивой халтуре! рядом с "Петром Великим" или "Хождением по мукам" - приходится писать для прославления начальства такие ужасные романы, как "Хлеб" или "Черное золото". Ничего не поделаешь - приходится приспособляться, чтобы заслужит и благоволение начальства, и сотни тысяч, и титул "пролетарского графа"... Это приспособление "графа" к "пролетариату" происходило на глазах у всех нас в Царском Селе со второй половины двадцатых годов, - и можно было бы рассказать не один красочный анекдот об эпизодах характерного процесса этого приспособленчества.
