В течение многих лет серьезные немцы (и не только немцы) настаивали на том, чтобы он изложил свою концепцию новой Европы, дав нациям континента «Европейскую хартию», которая указала бы пути будущего развития. Из года в год он отказывался делать что-либо подобное. Когда от него потребовали хотя бы изложить некоторые принципы и уступки, он также отказался, приведя причину, казавшуюся очень странной в свете присущей ему политической безнравственности: «Я не политик; скорее, я выполняю историческую миссию». Он имел в виду, что не будет давать никаких политических обещаний, которые потом не сможет выполнить из-за требований его так называемой исторической миссии.
В чем же, по его мнению, заключалась эта историческая миссия? Какая отдаленная цель маячила перед его глазами с тех пор, как он развязал войну, уничтожил все старые формы общества и неизбежно столкнулся с вопросом установления новых? Ограничиваясь общим выражением своей решимости привести немецкий народ к победе, он никогда не давал конкретного определения своей миссии. Только ретроспективный взгляд на его действия поможет нам понять, что он имел в виду на самом деле.
Говорили, что Гитлер стремился властвовать над миром. Я не верю, что его цель была столь необъятной, как бы ни была в нем сильна стихийная жажда власти. Как мог человек, никогда не выезжавший за пределы Центральной Европы, не знавший зарубежных стран, никогда даже не стремившийся завоевать колонии, совершенно лишенный чувства, даже отдаленно напоминающего космополитизм, – как мог такой человек покорить мир, о котором он не имел ни малейшего представления? Его поле зрения было слишком узко для такой цели. Его менталитету более соответствовала концепция имперской Германии, как главного арбитра в Европе. Он не хотел быть творцом новой Европы в век объединенных наций; скорее он мечтал быть хозяином старого, изолированного, консервативного континента. В военном отношении он был бы защитником, в политическом – правителем, а в экономическом – управляющим континентальным жизненным пространством. В противовес всем тенденциям к прогрессивному, универсальному сотрудничеству он бы ограничился изоляцией Европы от остального мира.
Полагаю, именно эту цель он и преследовал, начав борьбу против старого порядка в Европе. Именно эти перспективы управляли его действиями во время войны. Но он продолжал их скрывать, не уставая вещать о справедливости, мире и благополучии наций. Все его слушатели – немцы, многие из которых искренне стремились к конструктивному сотрудничеству, и многочисленные жители других европейских стран, поверившие ему, – не могли представить, что он намерен решить европейские проблемы на основе равных прав для сотрудничающих наций. Как они могли предположить, что человек, внедрявший в своей стране самые прогрессивные идеи с целью упрочить свою власть, будет предлагать столь реакционные идеи для установления отношений между остальными европейскими странами?
