Именно это и случилось, когда я познакомился с эмбера, живущими на берегах Рио-Тукезы. Я не сразу осознал, что со мной происходит. Всякий контакт с иным типом общественного устройства довольно сложен, и то, с чем я сталкивался, не сразу получало вразумительное объяснение, да и не нуждалось в словесном оформлении. Ко всему прочему я отдавал себе отчет, что эмбера, обучая меня своему языку или отвечая на расспросы, избирали самую упрощенную версию — минимум слов или самое общее истолкование того, что касалось сущности их культуры. Здесь не было никакого пренебрежения к моим способностям — они просто учитывали, что я городской житель наподобие тех обитателей пригородов Панамы, с которыми им уже приходилось общаться, а потому просто не способен понять все и сразу.
Постепенно я приближался к постижению мира, совершенно не похожего на все, что мне встречалось ранее. Каждый приезд туда (эти поездки приходились на шесть-восемь месяцев сезона дождей: тогда местные жители отдыхали от трудов, а уровень воды в речках повышался и по ним можно было путешествовать) чем-то меня обогащал, дарил способность по-новому видеть, чувствовать и говорить. Я узнал, к примеру, что невежливо садиться, ставя ноги носками к собеседнику, так усаживаются только сироты. Узнал, что нельзя показывать на что-нибудь ртом, особенно на радугу, это опасно, ибо грозит параличом. Уразумел, что не должно окликать кого-либо по имени, поскольку имя — его тайна, и тайну эту нетрудно похитить. Я теперь знаю, что надлежит отворачиваться, когда ешь, и прикрывать рот, когда смеешься. А по лесу нужно ходить молча, всегда начеку, не останавливаясь и не присаживаясь. Еще мне стало известно, что ягуар не когтит свою добычу, но убивает ударом лапы, подушечки которой тверды, как камень. Я научился распознавать деревья, определять, из какого долбить пирогу, — оно, подобно ливанскому кедру или «кокоболло», разновидности палисандра с темно-красной маслянистой древесиной, не гниет, — а какое медленно горит, нагревая камни очага. Научился обдирать кору каучукового дерева и отбивать ее в воде, чтобы превратить в мягчайшую подстилку для сна. Я теперь разбираюсь в крепких лесных запахах и способен идти по следу агути, не сбиваясь, словно вижу зверя воочию. Я стал различать растения по аромату, по вкусу, находить такие пахучие травы, как «пикива» (ее закладывают за ухо), и такие целебные растения как «тахута», чей сок благотворно действует на глаза, и даже такие корешки, что скрываются в земле и походят на кораллового аспида, от яда которого они, кстати, и помогают. Мне также известно, что белый дурман, называемый «ива», говорит с теми, кто пьет сок его листьев, что у всех деревьев есть глаза и они наблюдают за вами, что духи строят дома на другом берегу реки, напротив домов, что стоят на этом, и каждую ночь, перенесясь через реку, эти духи танцуют, как языки пламени.
