«ДЕРМИ»
и
«СЕЛЬ»
Невидимое слово могло быть «Командующий», или «Адмирал», или «Капитан», а может, «Город». А могло: «Пахи», или «Эпи», или что-нибудь другое. Можно было поспорить на десять миллионов — если бы они были или если бы дело того стоило, — что нижнее слово — «Марсель».
Но это было не все; дождь не утихал, и со всех сторон доносился шорох сухих листьев; монотонный треск доминировал в грязном пейзаже. Адам впал в скорбную апатию; он слегка наклонился и прислонился к железной балюстраде. Вцепился в нее, чтобы вода кровью стекала с пальцев на мокрые прутья. Он подумал о собственной смерти, о своем опустевшем теле, лежащем ночью на мокром от дождя асфальте набережной, о бледном, как утро, трупе самоубийцы с вытекающей на землю струйкой крови, последним тонким корешком, цепляющимся за недра земли. Звук прибоя напомнил ему шум водопада; все пространство до самых доков было объято тишиной и покоем и одновременно дышало угрозой и ненавистью. Сердце Адама билось все чаще и сильнее; он привалился грудью к металлическому парапету. Пустынные набережные были завалены брошенными товарами, кое-что успели прикрыть брезентом, кое-что — нет.
У воды и на воде стояли два крана и корабль. Они напоминали скрежетавшее под дождем нагромождение острых осколков бритвенных лезвий. Как только началась гроза, люди спрятались под навесом; все накрыла бледная тень совершенного убийства. Работы не стало, и пришла смерть.
Возможно — кто знает? — где-то под обломками, тут и там, еще теплилось дыхание жизни. Но, уж конечно, не в воронках от снарядов, не там, это точно. Ожила, опьянев от дождя, прибитая угольной и цементной пылью трава. Выжили парочка муравьев, кошка да старый моряк, покуривавший трубочку в опустевшем бидонвилле.
Но эти не в счет; они всего лишь призраки и К>0.
Честно говоря, то, что случилось с Адамом в этот дождливый день, могло произойти и в любой другой. Например, в тот день, когда дул сильный ветер. Или в день равноденствия, или в один из дней, когда ярко светит солнце. По земле разольются лужи света; на набережную выйдут люди, женщины и дети. У него за спиной будут рычать машины; по дороге на пляж он повстречает группы молодняка в свитерах, майках и джинсах с включенными транзисторами. Орущими песни, вроде этой:
Но ты, мой дорогой, мой дорогой
Не забывай меня,
А там, внизу, в доках, запустят краны, поставят под пары корабль, забегают, перекрикиваясь, люди, покатят по сходням бочонки с маслом, закрепят кругляки пробкового дерева; земля пропитается запахом угля и мазута, а в воздухе зазвенит эхо ударов молота, сбивающего ржавчину с корпусов сухогрузов. Именно так, будет сделано все, что принято делать в солнечный день. Но Адам обо всем догадается; он сядет в полном ошеломлении на скамью на набережной и словно наяву увидит, как окружающее пространство заполняется призраками. Он почувствует, как смерть обездвиживает его, не серая смерть — бездельница, а красная, белая смерть-трудяга.
