Теперь, когда скоро пойдет дождь, теперь, когда солнце будет мало-помалу угасать и в конце концов остынет и превратится в снежный ком, а я буду вынужден следить за его охлаждением, лежа в шезлонге,
Теперь, когда мне кажется, что это станет началом триумфа калек и придурков,
Теперь, когда я отдаю землю во власть термитов, думаю, ты должна прийти.
Разве тебе не хочется, подобно мне, заснуть среди остатков света?
Не хочется прийти и рассказать мне какую-нибудь простую историю, попивая пиво или чай и прислушиваясь к шорохам за окном? А потом раздеться и разглядывать наши тела, и считать что-нибудь на пальцах, и делать это тысячу раз на дню?
Будем читать газету.
Когда же вернутся хозяева дома? Хочу, чтобы ты сказала мне, кто нацарапал слова на листе алоэ и кто убил это животное,
белую крысу с двумя голубыми остекленевшими глазами застрявшую в кустах земляничника но не разложившуюся и забальзамировавшуюся и должно быть изнемогающую от жары».
J. Шел дождь. Значит, на сей раз собака на пляже не появится. Где она будет? А Бог его знает. Дома, конечно, если только не отправится шастать по улицам, то и дело стряхивая воду с толстой мохнатой холки.
Адам пошел проверить на пляж, безо всякой, впрочем, надежды. Пляж под дождем выглядел уродливо. Мокрая галька не походила на гальку, цемент на цемент, а море на море. Одно наплыло на другое и смешалось, замесившись в грязь. Солнце надежно спряталось. Его место в небе заняли сбившиеся в стайку чайки. Там, где в море купалось отражение светила, плавал клубок черных водорослей.
Адам вышел в город и вдруг замерз. Он не знал, куда себя деть, не понимал, нравится ему дождь или нет. Если бы он не выносил дождь, мог бы зайти в кафе и попивать пивко, предаваясь праздности и лени. Но он был не настолько уверен в своих чувствах, чтобы швыряться деньгами. Адам брел по улице и неожиданно оказался у большого универмага. Из-за дождя народу там было втрое больше обычного. Адам протискивался между прилавками и думал, что, пожалуй, надолго в магазине не задержится.
Потом он застрял — никак не мог обойти выбиравшую носки толстуху. Деваться было некуда, он тоже решил взглянуть и обнаружил невероятное разнообразие цветов и размеров. Преобладали два цвета — синий и белый. Все детские носочки были белые. Они-то и интересовали толстую тетку. Она все их перетрогала, растянула каждый носочек огромными красными ручищами. Адам осторожно приподнял ногой подол ее сарафана и обнаружил выступающие под кожей, скрученные в клубок фиолетовые вены. Адама одолело любопытство — интересно, какие у нее ляжки? — но толпа оттерла его от женщины, и он этого так и не узнал. Адам остановился у отдела грамзаписи, встал в хвост, дождался своей очереди и спросил:
