Сквозь просеку замерцали огни далекого Сиэтла. Десятки боевых самолетов барражировали над Куин-Энн-Хилл, охраняя президентский дворец. Дорога резко свернула, и отблески фар серебристого седана исчезли за поворотом.
Письменный стол в комнате Сары едва не трещал под грудой настоящих печатных книг и многочисленных блокнотов, исписанных ее мелким почерком. Ей всегда нравились старые вещи. Она обожала компьютеры с клавиатурой, шариковые ручки, комиксы и DVD. А вот фотографий матери Сары Ракким не видел ни разу. Ни раньше, ни сейчас. Кэтрин Дуган исчезла сразу после покушения на мужа, и многие считали ее участницей заговора, поддержавшей радикально настроенных христиан в попытке дестабилизировать новый исламский режим. Рыжебородый бросил все силы на ее поиски, но обнаружить Кэтрин так и не удалось. Позднее он даже имя ее запретил произносить в своем доме.
Ракким улыбнулся, припомнив, как бродил по незнакомой еще вилле, как робко осматривал комнату за комнатой, попробовал ногой воду в бассейне. И постоянно напоминал себе, что еще не время радоваться, что все может закончиться так же внезапно, как и началось. Улица многому успела научить его, в частности настороженно относиться ко всему заманчивому. Ему недавно исполнилось девять лет, а Саре — пять. Она тоже осталась сиротой, но уже умела читать и росла подвижной смышленой девочкой. Впервые увидев его — по крайней мере, Раккиму так показалось, — племянница Рыжебородого вздохнула со странным облегчением, словно наконец-то дождалась возвращения кого-то давно знакомого.
Они росли вместе в огромном доме, плавали наперегонки и плескались в бассейне, под присмотром телохранителей собирали жучков в лесу, вместе делали уроки в кабинете. Рыжебородый, как убежденный умеренный, считал необходимым предоставить племяннице возможность получить образование наравне с мужчинами. Он с удовольствием отвечал на ее вопросы, разрешал заниматься спортом и носить современную одежду, когда ей вздумается, за исключением священных дней отдохновения. Вероятно, после выхода книги он пожалел, что не относился к ней более строго.
Шоссе сделалось еще уже. Ракким не спускал с него глаз. Здесь имелись все шансы проехаться по битому стеклу или налететь на трос, растянутый между деревьями, — от местных жителей следовало ждать любого сюрприза. Даже армия передвигалась по ближайшим районам исключительно колоннами и в полной боевой готовности. Впрочем, бывшего фидаина данные обстоятельства не сильно волновали. Через тридцать миль дорога стала еще более неровной и ухабистой, влившись в паутину извилистых щебневых насыпей и грунтовок, заброшенных подъездов к шахтам, расчисток вокруг железнодорожных путей и временных лесорубных просек, не нанесенных ни на одну карту.
