— А-а-х! Что бы там ни говорили, а джихад-кола — помои. — Он чокнулся с главой службы безопасности. — Плевать на эмбарго.
Рыжебородый некоторое время безмолвно таращился на него.
— Давно разнюхал?
— Примерно через месяц после того, как оказался в вашем доме.
Хозяин тайника, покачав головой, отвинтил крышку.
— Сколько раз говорил себе, что нужно считать бутылки.
Ракким позволял себе совершить набег на запасы воспитателя исключительно после их очередного пополнения. А еще он никогда не рассказывал о потайном гроте Саре. Даже когда угощал ее краденой колой. Она бы точно не удержалась и непременно проговорилась дяде. Причем не из жадности, а по причине свойственной ей импульсивности и склонности к умышленной демонстрации пренебрежительного отношения к общепринятым правилам. Он любил Сару за ее независимый характер, но предпочитал соблюдать осторожность.
Ракким сделал большой глоток.
— Эти голодранцы в Библейском поясе, конечно, злобные безбожники и едят свинину, но, следует признать, шипучку делать умеют.
Рыжебородый припал губами к горлышку бутылки.
— У этих голодранцев есть формула, вот в чем все дело.
— Нашим ученым давно пора заняться этой формулой. — Ракким с любовью рассматривал темное стекло в лунном свете. — Кто бы мог предположить, что нечто столь прекрасное станет незаконным? — поинтересовался тоном самой невинности. — Хранение контрабанды. Два года каторги без условно-досрочного освобождения.
— Даже не пытайся понять закон.
— Закон — вне моего понимания, мы оба знаем это. — Бывший фидаин сделал еще глоток. — Когда-нибудь пробовали «королевскую» колу?
— Пробовал, только очень давно.
— Я попробовал впервые восемь лет назад… в Теннесси… это была моя первая самостоятельная операция в Библейском поясе. Проверял слухи о возобновлении работ над ядерным оружием в старой лаборатории Оук-Риджа. — Он ненадолго умолк, наслаждаясь вкусом напитка. — Три месяца ушло на акклиматизацию. Я был безбородым как новорожденный. Добывал живицу в лесу, ходил по домам — ремонтировал бытовые приборы, болтал с домохозяйками и работниками фабрики. Стал посещать местную церковь. Сидел рядом с местным шерифом — тощим чернокожим с темно-красным родимым пятном на щеке — и распевал во все горло «Старый крепкий крест». Мне нравится этот церковный гимн. Не встретил никаких мерзавцев. Предполагалось, что среди голодранцев они должны быть, а я никого не нашел. Хорошие люди… Этим я тоже был поражен. Сара всегда говорила, что они ничем от нас не отличаются. «Учи историю, Ракким». — Поглаживая бутылку пальцами, он ощутил на себе взгляд Рыжебородого. — А еда… тебе дают свежий персиковый пирог после службы на Троицу, а еще персик и шарик домашнего ванильного мороженого — как тут не задуматься о возвращении в старую веру. Не смотрите на меня так — я говорю правду. Я был там. Люди, еда, маленькие радости… девушки в летних платьях… мелочи, конечно, но если бы не Сара, не воспоминания о ней… — Ракким покосился на главу службы безопасности. — И никаких ядерных бомб я тоже не нашел. По крайней мере, датчики не зафиксировали ни малейших признаков радиации. — Он встряхнул бутылку, следя за пузырьками, устремившимися к поверхности. — Жители Оук-Риджа обожают «королевскую» колу. Дороги у них хуже, чем у нас, говядину найти почти невозможно, зато в напитках нет недостатка: «севен-ап», «баббл-ап», чистейший самогон и бурбон, настолько мягкий, что его пьешь словно солнечный свет. Я пил все это, дядя. Пришлось по долгу службы. Местные жители боятся шпионов, и мужчина, который отказывается от стаканчика виски, вызывает подозрение. Впрочем, кока-кола все равно осталась моим любимым напитком. Так что можете сказать моему имаму, что я не совсем пропащий. — Он поднес бутылку к губам, почувствовал, как ледяная сладость лавиной прокатилась по горлу, и в упор взглянул на Рыжебородого. — Свежая кока-кола — самая лучшая в Библейском поясе, и все равно она не может сравниться по вкусу с той, что я воровал из вашего тайника. Как вы думаете, почему, дядя?
