– Не понимаю, о чем ты говоришь.
– Понимаешь, да только вида не подаешь. А я вот совсем обосрался, мать твою за ногу. Похоже, завтра уже еловые доски обнюхивать буду. Скажи мне… Знает ли добрый генерал Михаилович, кто ты такой на самом деле?
– Этого никто не знает.
– Не сомневаюсь. Ты хорошо в свое время постарался. Да только послушай, что тебе скажет твой старый друг Драгутин: подставят нас британцы, когда мы меньше всего этого ожидать будем. Видишь ведь, как они нас красиво, по-товарищески бомбят. Вот это настоящие союзники! В первую войну они бросили нас подыхать от тифа и голода, а сейчас нам жизнь своими бомбами украшают… Чем меньше сербов в мире – тем меньше проблем.
– Чего ты от меня хочешь?
– Да как это, мать его перетак… Прощения, что ли?
– Прощения? – Неманя холодно рассмеялся прямо ему в лицо. – За что я тебя простить должен? Ты ведь не меня убил, а кучу отличных мужиков. У них попроси прощения, когда встретишься с ними по ту сторону.
– Ну, тогда уже поздно будет.
– И теперь уже поздно, разве ты не видишь?
– Нет, не вижу… Пока что у меня есть что тебе дать… Это может многое изменить.
– И что же это?
Драгутин поднялся с кровати под скрип заржавевших пружин. Медленно переставляя ноги, он подошел к письменному столу, выдвинул один из ящиков и извлек из него кожаную записную книжку. Из нее он вынул листок бумаги и протянул его Немане.
Черными чернилами на нем был нарисован знак.
– Знаешь, что это такое? – спросил Драгутин. Даже самые короткие слова он произносил с легочным присвистом.
– Знаю, – подтвердил Неманя, с интересом разглядывая знак. – Это руна «вервольф».
– «Вервольф»?
– Древнегерманская руна, которая обозначает…
– Что?
После некоторого колебания Неманя ответил:
– Вурдалака[46].
Драгутин сокрушенно замотал головой и, почувствовав внезапную слабость, прислонился к столу.
– Ети твою мать… Он знал. Знал сукин сын, ебать его матерь швабскую!
– Кого это ты?
– Засранец этот… Штурмбаннфюрер Канн. Знал он!
– Что он знал? Что за дела у тебя с ним были?
Драгутин с огромным трудом вернулся назад, к кровати, и сел на нее. Несколько минут он, тяжко дыша, смотрел только прямо перед собой.
– Я где-то прочитал… Не помню, то ли у древнегреческих, то ли у римских философов. Не важно. Они говорили: «Сойди в подземелье, чтобы понять, кто ты на самом деле». И я сошел. Канн, когда я познакомился с ним, привел меня в восторг своей эрудицией и знанием всех этих древних чудных вещей.
– И ты был в восторге от его манеры расстреливать людей?
