Немного помедлив, Рюдзи спокойно добавил еще кое-что. И в этой то ли лжи, то ли правде звучало милосердие мужчины, уверенного в собственной силе влиять на чужую судьбу:
— В любом случае погрузка займет все праздники.
Как только мать и Рюдзи вышли из комнаты, Нобору, багровый от злости, закашлялся, выхватил из-под подушки дневник и написал:
Преступления Рюдзи Цукадзаки
Пункт третий. На вопрос «Когда снова в море?» вопреки ожиданиям ответил: «Не знаю».
Нобору отложил ручку и задумался, но потом, разозлившись еще больше, дописал:
Пункт четвертый. Его возвращение. Само по себе, как таковое.
Затем устыдился своего гнева. Он ведь тренируется «ничего не чувствовать». Нобору несколько раз ударил себя, внимательно вслушался в ритм собственного сердца и, убедившись, что в нем не осталось ни капли гнева, перечитал третий и четвертый пункты. Тем не менее он не нашел необходимости хоть что-то в них изменить.
В этот момент из соседней комнаты донесся неясный звук. Похоже, мать там. И Рюдзи тоже… А он не заперт на ключ. От следующей мысли сердце Нобору забилось сильнее. Как в незапертой комнате в этот утренний час незаметно и как можно скорее тихо выдвинуть ящик комода и забраться в нишу?
Фусако в подарок досталась дамская сумочка из кожи броненосца. Странную вещицу с болтающейся, похожей на мышиную, головой, грубой застежкой и швами Фусако носила с удовольствием, хвасталась ею в магазине, заставляя хмуриться управляющего Сибуя.
Последний день уходящего года они провели в разлуке — в «Рексе» было полно работы, а Рюдзи не смог отвертеться от вечерней вахты. Такое расставание на полдня казалось теперь естественным.
Фусако вернулась из магазина уже после десяти вечера. Рюдзи помогал убирать дом, и вместе с Нобору и прислугой они управились гораздо быстрее, чем в прошлые годы. Словно во время аврала, Рюдзи деловито раздавал указания, а Нобору, у которого только сегодня утром упала температура, радостно их выполнял.
Рюдзи в свитере с засученными рукавами и с обмотанной полотенцем головой и Нобору с таким же полотенцем и румянцем во всю щеку. К приходу Фусако они как раз закончили уборку на втором этаже и спускались по лестнице с ведрами и тряпками наперевес. Фусако взирала на них одновременно с изумленной радостью и тревогой за Нобору.
— Ничего. Поработает да попотеет — всю простуду как рукой снимет. — Грубоватые слова Рюдзи были хоть и резкими, зато очень «мужскими», давно не слышанными в этом доме. Даже старые опоры и стены, казалось, мгновенно встали по стойке «смирно».
