— Обязательно позвоню, Владимир Петрович.
«Даже не спросила, каких новостей я от нее жду»,— думал Фризе, выходя из дома. Он внимательно осмотрел калитку, прошел вдоль зеленого забора: никаких свидетельств того, что кто-то недавно перелезал через него. Ровная цепочка неторопливых следов по периметру участка говорила о том, что оперативники, приезжавшие на происшествие, знали свое дело. Стоя у забора, Фризе внимательно оглядел фасад дачи. На балкон можно было забраться по густо разросшимся веткам дикого винограда. Он решил проверить свое предположение и пошел к дому напрямик, по снежной целине. И под балконом поддал ногой какую-то банку, запорошенную снегом. Это оказалась банка из-под пива «Туборг». Фризе постоял минуту в задумчивости — по закону ему следовало найти сейчас понятых и в их присутствии изъять банку, как вещественное доказательство. Иначе она не может фигурировать в суде, как подтверждение того, что и банку отравленного пива санитар Уткин мог взять в доме Мавриных. Фризе усмехнулся. Это доказательство для людей без воображения. Любой умный человек сможет найти десяток убедительных причин, чтобы вызвать к нему недоверие. Заявит, например, что я подкинул банку и только после этого пригласил понятых. И еще — Владимиру совсем не хотелось до поры до времени посвящать хозяйку дачи в свое открытие. Поэтому он достал из кейса конверт и осторожно упаковал в него банку.
Со станции Владимир позвонил Мавриной. Номер был долго занят — Фризе даже пропустил одну электричку,— наконец, спокойный голос произнес «да».
— Алина Максимовна, надоевший вам следователь Фризе.
— Слушаю, Владимир Петрович. Вы что-то забыли спросить?
«А она даже запомнила мое имя»,— усмехнулся Фризе.
— Забыл, Алина Максимовна, не сердитесь. Ваш супруг пил датское пиво? Баночное, «Туборг»?
— Какой странный вопрос! — в голосе Мавриной не было недовольства, только удивление.— Алеша не пил ни датское, ни жигулевское. Нет, нет, в нашем доме пиво исключалось.
— Она красива? — спросил прокурор, когда Владимир зашел к нему на следующий день, чтобы доложить о поездке в Переделкино.
— Хорошо ухоженная московская дамочка.— Фризе пожал плечами и почувствовал, что краснеет.— Лет сорока.
— Ого! А Маврин праздновал семидесятипятилетие.— Олег Михайлович взял со стола «Литературку», где был напечатан некролог.— Породистое лицо. Наверное, от женщин не было отбоя?
— Алина Максимовна его вторая жена, первая умерла.
— Хотел бы я знать, что у нее на уме?
