— Прихвати по краям, да побыстрей.
Он с трудом сдерживался, чтобы не вырвать у нее берестяной круг: все казалось, что Марыся медлит. Накалял себя злостью, понимая, что не сможет передать приказ лейтенанта, который тот шепнул ему на ухо перед уходом.
— Кончай быстрей, — крикнул раздраженно. Девушка испуганно глянула на него, не понимая, с чего это боец вдруг взъелся, заторопилась, уколола палец, вскрикнув, сунула его в рот.
Снова поднялась стрельба за лесом, там, где была высота, и стихла. Солнце уже не пекло, как днем, покрасневшее, оно скатывалось к горизонту, сгущая тени, подкрашивая багрянцем стволы березок.
Дынник едва дождался, когда Марыся кончит класть стежки, выхватил у нее берестяной круг, бросил его в ведро и снова, не оглядываясь, заспешил через поле. Марыся не отставала, и он уж знал — не отстанет.
Когда миновали березняк, Дынник остановился, резко обернулся.
— Тебе надо домой идти.
— Почему? — удивленно спросила она.
— Потому. Это приказ. Знаешь, что такое приказ?
— Никуда я не пойду.
— Иди домой, тебе говорят!
— Чего это вы меня гоните?!
— О тебе забочусь, дурочка ты этакая.
— Я сама о себе позабочусь, не маленькая.
— Иди! — грозно крикнул Дынник, но грозности у него не вышло. Видно, мало одного желания для грозности, нужна еще и злость. А злости у него на Марыську, как ни старался, не было, одна только жалость.
— Я лейтенанту скажу, что вы меня гоните.
— Да лейтенант сам и велел!
— Неправда! — побледнела Марыся.
— Гони, — говорит, — в шею, если не послушается.
— Неправда! — Она выбросила вперед обе руки, будто хотела заслониться от его слов, попятилась, потом побежала.
«Пускай лейтенант сам разбирается», — подумал Дынник и заспешил следом, держа ведро перед собой, чтобы не расплескать бензин.
Автоматной очереди он не услышал. Подумал в первый миг, что запнулся, и изогнулся весь, боясь уронить ведро. Но и поняв, что по нему стреляют, испугался лишь за то же ведро: не дай бог попадет пуля. И, уже падая, он поворачивался так, чтобы заслонить драгоценную свою ношу.
Потом услышал торопливые хлопки пистолетных выстрелов, еще автоматную очередь. И все стихло.
Очнулся Дынник, как ему подумалось в первый момент, поздно вечером: перед глазами было темно. Потом понял, что лежит под кормой танка, зарытого в окопе. Внезапно надвинулась на него еще тень, и он узнал красноармейца Бандуру.
— Бензин! — с трудом выговорил Дынник.
— Цел бензин, цел.
Дынник вдруг вытянулся весь, шевельнул рукой.
