— Видишь, мы создали им праздник, — сказал Ришко, когда деревенский улей остался позади.
— По-моему, они всегда готовы к празднику, но надо признаться, что нам повезло.
— Да, теперь у нас снова шесть колес и сна ни в одном глазу.
— Разок попробовать интересно, но регулярно так накачиваться, ну его к черту!
— Угу, у меня сердце прямо в горле билось, Кстати, по спидометру мы проехали больше полпути.
Дорога давала возможность поддерживать крейсерскую скорость тридцать километров в час, мы трудились посменно и, когда в половине шестого рассвело, оказались уже в пустыне на песчаной колее среди дюн. Вскоре песок стал совсем сыпучим, и колея углубилась соответственно чуть ли не до полуметра. Поскольку она была проложена грузовиками, ширина ее стала непосильной для нашей малолитражки, в результате чего последняя легла на брюхо, повиснув всеми четырьмя колесами в воздухе.
— А лопату-то я забыл, — сказал Ришко.
— Знать бы заранее, что ты еще забыл.
— Нет, не нужно, зачем зря переживать, вдруг не понадобится?
Мы вышли, подумали, посоветовались, быстро руками выгребли песок между днищем и левыми колесами, образовав уступы, и, ухватившись за правый бок фургона, сдернули его в правую колею. Поехали правыми колесами по колее, левыми — по междуколейной горке. Довольно сносно, но удавалось удерживать нашу тачку в этом положении не более двухсот метров — потом она разрывала песок левыми колесами, соскальзывала и будто с наслаждением плюхалась на пузо. Мы выходили, повторяли всю последовательность действий, залезали обратно внутрь и продолжали двигаться и опять плюхались, и начинали все сначала. Когда в конце концов мы выбрались на твердую дорогу, я был измучен до предела.
— Все! — сказал я. — Больше ни на что сил моих нет!
— Я думаю, худшее позади, — сказал Ришко. — Нам осталось около пятнадцати километров, а до рандеву еще три часа.
На радостях мы рванули вперед на максимально возможной скорости и буквально через километр влетели в зыбун. А может быть, это был не зыбун, а какой-то специфический вид плотной грязи? Не знаю. Во всяком случае, автомобиль засел точно посередине этого дрянного пятна, трудно отличимого от поверхности остальной дороги, засосанный выше осей.
— Сволочь! — с чувством сказал я, открыв дверь, осторожно ступив на предательскую плоскость и провалившись по колено.
До переднего края было столько же, сколько и до заднего. Мы решили — вперед. Целый час руками рыли две колеи, которые, как ни странно, не затягивались, сохраняли форму. Потом я в полном озверении, ухватившись за задние скобы, раскачивал нашу бедняжку вверх-вниз, благо вместо рессор у нее были спиральные вертикальные пружины, и с отчаянием толкал ее синхронно с усилиями двигателя, пока Ришко мастерски манипулировал педалями сцепления и газа, а она, виновато плюя в меня подколесной пакостью, из последних сил рвалась от проклятой трясины, которая с неохотным утробным чмоком и хрюком постепенно отпускала свою жертву. Когда мы выбрались на твердое место, я бессильно опустился прямо на землю. Ришко выключил мотор, вышел, посмотрел на меня и принялся, что называется, дико хохотать.
