Полицейский в штатском, который сказал, что его зовут лейтенант Абрамс, объяснил, что они не могут позволить ей вернуться домой. Квартира была опечатана; там сейчас работали их сотрудники, убирая тела, тщательно обследуя всю квартиру на предмет отпечатков пальцев и пятен крови, фотографируя. Она не была под арестом, но им хотелось бы снять ее показания как можно скорее. Были ли у нее какие-нибудь родственники, у которых она могла бы переночевать? Она покачала головой. Друзья? Она покачала головой еще раз.
Абрамс приказал дежурному сержанту найти ей место, где она могла бы Провести ночь. Дежурные сержанты – не секретари по приему делегаций. Человек, который дежурил в тот вечер, Московиц, не стал бы называть себя расистом; он просто был низкого мнения о людях с черным цветом кожи. Ему было все равно, через что Анжелине пришлось пройти в тот день, и он не испытывал никакого желания это узнать. Для него она выглядела как любая черная шлюха, поджидающая своего мужчину. Он снял для нее комнату в отеле «Королевский», дешевом заведении на Мертл Авеню.
Отель «Королевский» совсем не соответствовал своему названию. Большую часть его постояльцев составляли тараканы, остальную – семьи с одним родителем, живущие на пособие. Работники социального обеспечения называли его домом на полдороге. На полдороге между бедностью и нищетой. Его длинные, гулкие коридоры были освещены через преувеличенные промежутки голыми лампами, заключенными в пыльные проволочные сетки. Зеленый и белый кафель, которым были выложены места общего пользования, потрескался и был покрыт жирной грязью. Отель выглядел и пах, как общественный туалет. Это место было из тех, где одинокой мулатке предоставляли комнату в час ночи, не задавая вопросов.
Кто-то вызвал из комнаты в дальнем конце участка полицейского врача, который был занят тем, что брал анализы крови у пьяниц. Он проводил ее в отель и сделал внутримышечную инъекцию диазепама. Уже через несколько секунд она почувствовала, что готова уснуть прямо на улице. Сон с грохотом накатился на нее, как волны, разбивающиеся о коралловый риф.
И вместе со сном – кошмары. Она не могла быть уверена, где кончался один и начинался другой. То она была в камере своего отца в полицейском управлении, прислушиваясь к шепоту тонтон-макутов в коридоре; то она задыхалась, погребенная заживо в гробу, сколоченном из треснувших половых досок; а теперь ее поднимали из могилы мужчины в дешевых черных очках, они давали ей пюре из сладкого картофеля, тростникового сиропа и
