Является ли вся эта фантасмагория бредом? Вот заполненные документы, накладные, данные статистики. Вся эта работа скрупулезно выполнялась маленьким худощавым человеком, который сейчас сидит в стеклянной кабинке. Раньше он носил нарядный всем знакомый черный мундир, щелкал каблуками и выбрасывал вперед выпрямленную руку, докладывая о том, что программа фюрера о поголовном уничтожении евреев продвигается вперед успешно, неуклонно и планомерно.
Перед членами суда лежат документы, которые подписывал, составлял или диктовал Эйхман. Свидетели рассказывают об Эйхмане. Они видели и разговаривали с ним, его ругань и богохульство жалящей болью врезались в их пылающие уши.
И сейчас, сидя на стуле свидетеля, я вижу перед собой того же Эйхмана. Многие комментаторы описывали его как «ничем не примечательного человека». Но, посмотрев на него внимательно, я понял, что это не так. Под ярким светом, заливающим пространство внутри кабины, черты его лица, малейшее изменение его выражения видны так явственно, будто и стеклянные стены, и потолок над ним – все это гигантская линза, которая подчеркивает каждый жест, каждое новое выражение на его лице. Его маленькие, неподвижные, как у змеи, глаза тонут в причудливой формы черепе, настолько туго обтянутом желтоватым пергаментом кожи, что она, кажется, вот-вот треснет. Его язык находится в постоянном движении, перекатываясь то туда, то сюда под округлыми бледными, как у мертвеца, щеками. Его тонкие губы кривятся, подергиваются и собираются складками по обе стороны рта, очень похожего на лисий. Все коварство и изворотливость лисы, которые вошли в многочисленные поговорки, можно наблюдать у того, кто сейчас сидит в стеклянной клетке.
Я говорю «клетке», потому что так это помещение называли многие журналисты, хотя на самом деле это не совсем так. До того как прибыть в Бейт-Хам, я представлял себе кабинку обвиняемого как маленькое и тесное помещение, размером не намного больше, чем телефонная будка. Вместо этого я увидел довольно просторную комнату, которую можно сравнить скорее с остекленной передней площадкой автобуса. В ней с комфортом разместились три человека: сам Эйхман и два охранника.
Быстрый злобный взгляд впалых глаз Эйхмана заставил меня подумать о том, что если бы он действительно сидел за рулем автобуса, а я находился на его пути, то вряд ли я услышал бы предупредительный сигнал клаксона, и он ни в коем случае не отвернул бы в сторону – только намеренное безжалостное нажатие на педаль акселератора…
