Тогда мне казалось, что все еще вернется на круги своя, что вернутся сюда те, кого я еще смутно помнила в лица. Но, несмотря на отпор Халлада, на сотни трупов королевских солдат под его высокими белоснежными стенами, никто не вернулся. Король Трехгорья взял здесь большой налог "грязной" кровью тех, кто столетиями спасал его землю от всякой пакости. Каковая таки успела усесться своей задницей на трон.
Но и Халлад не забыл. Долго королю икалось, когда его подданных деревнями вырезали упыри да глыдни, полезшие с подтаявших ледников хребта, ох и трудно ему было негласно позволить Охотникам за звонкую и крупную монету отчищать землю от нежити, еще труднее эту самую монету отдавать. И появились дознаватели, — которые служили, но рисковать своей шкурой не спешили. Зато отважно кидались на любого "нечистого"…
Вдох — выдох. Вдох — выдох. Мятные осенние запахи в звонком чистом воздухе, тихий всплеск близкого моря, ветерок, легко треплющий челку и гриву коня, и мягкая, податливая земля под копытами лошади. Сияющее на солнце багряное золото садов, тихие посвисты птиц. Соленые капли на губах. Приятно вернуться домой, даже когда дома давно уже нет.
Что ж так больно, что нет силы дышать, в глазах темнеет, тошнота подступает к горлу??? Я чувствую, что сползаю с лошади, падаю куда-то в вязкую темноту. Сквозь едва разборчивые крики Веньки, нарастая лавиной, слышится гул — будто сотня тысяч голосов шепчет, шепчет…
Это было так знакомо! Точно так же плохо мне было в Карриене, когда я встретила Витта. Точно так же нахлынуло головокруженье от чужого дразнящего запаха, в глазах потемнело, ноги подкосились, и если бы он не подхватил меня — гремели бы мои косточки, обогащаясь синяками. Пелена спала, и первое что я увидела — счастливые смеющиеся черные глаза. Он был высокий, загорелый, черные как смоль волосы в беспорядке рассыпались по плечам. Оборванная одежда и крепкое молодое тело. До сих пор помню, как помутилось в глазах от сильного и пьянящего мужского запаха. Как загорелось тело от одного единственного прикосновения… Он рассказывал мне о своих "родителях" и "Хозяине", рассказывал обо мне самой. Тогда за несколько часов я узнала больше, чем за всю жизнь. Витт отдал мне тонкую стопку листочков, сказав, что все это писал мне. Он потерял остатки сил и воли с гибелью "Хозяина", он много месяцев жил в аду, блуждал во тьме, ища выход. И искренне смеялся, рассказывая мне о местных обитателях, их слабости и безволии, их ненависти. А в тот момент, когда мои тогдашние спутники высыпали на поляну, начался мой собственный ад.
