— Молодец! Доктор приехал очень быстро. Я тоже забыла про телефон, а когда дозвонилась, вы уже приехали.
— Да, я ему сказала, что счет может идти на минуты. Он завел свой мотоцикл, а я села на заднее сиденье. Все время кричала ему что-то в ухо — до сих пор в горле саднит. Когда я провожала доктора, он сказал, что не видел меня три года, и с тех пор я стала очень похожа на маму.
Значит, мне в этом смысле повезло: мама была красавицей. Еще он спросил меня, гоняюсь ли я, как раньше, за стрекозами и прошибаю ли лбом стекла. — Юки взглянула на часы. — Надо все же позвонить. Потом соберу клубнику, а то мы с доктором все ягоды подавили. Может, ты тоже клубники захочешь?
Юки выскочила из комнаты. Маса смотрела на спящего Такео. Странно, он упал как раз в тот момент, когда она негодовала по поводу той записи в его дневнике, — словно ее раздражение подкосило мужа. Маса опять приложила ладонь к его лбу. Он уже не был горячим. «Прости меня, дорогой, — говорила про себя Маса, — ты ведь тоже страдал после смерти нашей дочери. И сейчас собирал клубнику для Юки — старался сделать ей приятное». Поставив стакан поближе к кушетке мужа, она вернулась в кухню.
Там, уже в ярком утреннем солнце, Юки мыла под краном клубнику.
— Я думаю попасть на двухчасовой автобус — может, дедушка к тому времени проснется. А если нет — уеду позже. Юки прикрутила кран. Я испугалась, вдруг у дедушки отнимется речь.
Маса понимающе кивнула.
— Хочу рассказать тебе одну вещь, — продолжала Юки, перебирая клубнику. — В тот день, когда мама умерла, я после школы, как всегда, пошла на урок музыки, учительница запаздывала, и ее мать пригласила меня в дом, чтобы я там подождала, когда она вернется. Ну, я позвонила, конечно, маме. И мы разговаривали с ней как раз перед тем, как все это произошло, — Юки запнулась. — Может, не надо тебе это рассказывать?
— Почему же? Продолжай.
— Так вот, голос мамы звучал как-то странно. Напоследок она сказала: «Веди себя хорошо. Ты знаешь, как я тебя люблю». Ее голос до сих пор раздается у меня в ушах. Обычные слова, казалось бы, но прозвучали они как-то странно. Я почувствовала в них особый смысл и заволновалась. Надо было сразу мчаться со всех ног домой, а я, дура, музицировала.
— Не надо себя казнить, — попыталась успокоить ее бабушка. Старушку тоже терзали муки совести. Даже сейчас она иногда не спала ночами, чувствуя, что могла как-то предотвратить смерть дочери, но как именно — понять не могла.
