Беэр обнимается с Шоно и Мартином, целует в морщинистый лоб Докхи и на удивление бесшумно исчезает в сумраке черного хода.
>— М-да… — протянул Михаэль, когда я окончил двухчасовое изложение сюжета. — Надо же. Лихо закручено. Не представляю, правда, как ты умудришься все это написать.
>— Ну, ты же как-то написал свой пятитомник, — оптимистически отмахнулся я. — Понятное дело, придется попотеть мозгом. Корпеть и копать…
>— Слушай! — закричал он неожиданно, и глаза его сделались еще более безумными, чем обычно. — Я знаю одну вещь, которая подтверждает твою теорию! Я сам видел ее в Иерусалимском музее!
>— Что за вещь?
>— Оссуарий[12] с надписью. Первый век до нашей эры! Эту штуку откопали в семидесятые годы на Гиват Мивтар,[13] кажется! У меня есть фотография, я тебе пришлю! — продолжал вскрикивать он.
>— Да что за надпись-то там?
>— Ой, я не помню точно, сам увидишь. Есть гипотеза, что это останки последнего царя Иудеи из рода Хасмонеев. Ну, или что-то в этом роде. — Михаэль успокоился так же внезапно, как перед этим взволновался. — Я этой темой никогда вплотную не занимался. А ты займись!
>— Спасибо. Что с твоей работой?
>— А я не сказал? Через неделю уезжаю в Принстон.
>— Эк они тебя взяли в оборот!
>— Кто — они?
>— Розенкрейцеры. Всем известно, что в Принстоне у них главное прибежище. Они прознали про нашу книгу и вот заманивают тебя к себе, как Эйнштейна в тридцать пятом.
>— Как прознали?
>— А откуда они вообще все знают? Если б я это знал, я бы тоже был розенкрейцером.
>— А почему тебя не заманивают?
>— Бесполезно, я не поддамся.
>— Почему?
>— Я не верю в Америку.
>— В смысле?
>— Никакой Америки нет. Есть Атлантический Стикс, на том берегу которого — царство Аида. Новоприбывших там встречают суровые мертвые розенкрейцеры и сразу надевают им на голову специальный шлем, транслирующий прекрасные картины жизни. За плохое поведение, а то и просто для профилактики, трансляцию временно отключают, и нет большей муки для души, чем эта. А тем, кого отпускают на побывку в мир живых, грозят, в случае чего, строжайшими мерами, начиная с пожизненного отключения от канала грез и заканчивая полным развоплощением по возвращении. О том же, что делают с невозвращенцами, думать вовсе не хочется.
>— Так что ж, мне не ехать теперь? Билеты уж куплены.
>— Да уж езжай. Может, чего нового разузнаешь. Будем общаться спиритически, через Интернет.
Состояние, в котором пребывала Вера в эти дни, принято называть бесчувственным, хотя вернее было бы назвать его бессмысленным — очнувшись, она некоторое время отчетливо помнила свои ощущения и видения, наспех смётанные воспаленным мозгом из лоскутков памяти и обрывков яви безо всякой логики и порядка.
