— Поручаем! — дружно завопили дети.
Я весь съежился, боясь, как бы соседи не рассердились, услышав этот крик.
— Итак, — сказал благородного вида господин, — я буду председательствовать. На повестке дня вопрос, является ли эта квартира нашей или нет, прошу высказываться.
— Конечно наша, — сказал, пожимая плечами, старший сын, здоровенный детина весом, наверняка, килограммов за семьдесят.
— Само собой, тут и спорить нечего, — раздраженно сказал второй сын, с такой же бандитской физиономией, как и старший.
— Согласны! — в один голос закричали остальные, за исключением спящей старухи и младенца.
— Ну, видишь теперь? — сказал, обращаясь ко мне, благородного вида господин.
Я разозлился:
— Что вы здесь творите? Вздор какой-то!
Благородного вида господин обиделся:
— Вздор? Ты называешь вздором волю большинства, являющуюся важнейшим принципом демократии? — Потом бросил брезгливо: — Фашист!
— Наплевать мне на все это, — парировал я с неменьшей решительностью. — Что бы вы ни говорили, эта комната моя, вы не имеете к ней никакого отношения, и я прошу вас убраться отсюда. Уходите побыстрей. Из-за таких безумцев, как вы, я пережил ужасные минуты!
— Фашист, — мрачно повторил благородного вида господин. — Все складывается не в твою пользу, вот ты и пытаешься, растоптав волю большинства, прибегнуть к насилию. Выгоняя среди ночи на улицу эту старушку, этих бедных детишек, ты ведешь себя просто по-дьявольски. Средство, к которому мы должны прибегнуть во имя защиты нашей свободы...
— Вооружить лагерь гуманизма, — продолжил его мысль старший сын.
— С насилием нужно бороться силой справедливости, — заявил вслед за ним второй сын.
В мгновение ока меня окружили благородного вида господин, старший и второй сын.
— У меня пятый дан по дзюдо, я был тренером в школе полицейских, — сказал благородного вида господин.
— В университете я занимался реслингом, — добавил старший сын.
— А я был боксером, — сказал второй сын.
Старший и средний сын взяли меня с двух сторон за руки, а благородного вида господин своим огромным кулаком нанес мне удар под ложечку. Брюки сползли вниз, и в таком неприглядном виде я потерял сознание.
2
Когда я пришел в себя, было уже утро.
Меня засунули под стол, сложив чуть ли не пополам.
Никто из вторгшихся еще не проснулся. В комнате было расстелено все, что им удалось найти: тюфяк, одеяло, одежда. Свернувшись на них, они храпели. В окно сквозь листву деревьев лилось утреннее солнце, с улицы доносился рожок торговца соевым творогом, и на фоне этих ощущений реальной жизни наглое существование вторгшихся стало выглядеть еще более реальным и ужасным.
