Стена | страница 5
— Дурак!
Я непроизвольно протянул руку и схватил ее. В своем воображении я уже отчетливо видел жалкие обрывки разорванной визитной карточки и даже позволил себе представить такую проделку: я провожу внизу жирную черту и пишу под ней: «Итого одна иена двадцать сэнов[2]».
Однако она проявила упорство, которое я и предположить в ней не мог: неожиданно превратившись в обычную визитную карточку — каким глазом ни посмотри, — легко проскользнула у меня между пальцами. Я вытянул руки, изо всех сил пытаясь прижать ее к стене. Но она, подло насмехаясь надо мной, провалилась сквозь щель в двери. Кладовая всегда была заперта, а ключ находился у посыльного. Прекрасно зная это, я, тем не менее, кипя злостью, стал бешено дергать ручку двери, безжалостно колотить в нее, но тут меня кто-то окликнул, и я оказался в крепких руках посыльного.
— Что это такое, что вы делаете?! — испуганно закричал он и с такой силой обхватил меня, что я с трудом прохрипел:
— Карма-сан...
— Вы, наверное, шутите. Это же кладовая. — Он даже не пытался скрыть свою враждебность.
Я не ответил ни слова, а злость перешла в чувство стыда, потом — позора. Молча размахивая руками, я чуть ли не бегом покинул учреждение. Непроизвольно прижал руки к груди. И почувствовал, что ощущение пустоты усилилось.
И все-таки в глубине души я не терял надежды. После работы визитная карточка обязательно должна вернуться домой. Но поскольку она, несомненно, «в некотором роде я», значит, придет сюда, в эту комнату, — другого выхода у нее нет. «Вернулась, ну так слушай же. Я должен выразить решительный протест. Ты опозорила меня своим дурацким поведением. То, что ты сделала, относится к поступкам, которые следует пресекать самым решительным образом».
Последние слова пришлись мне особенно по душе — они прозвучали весьма убедительно. И если бы я тогда не перепугался, случайно стукнув себя в грудь, то, отдавшись воображению самых разнообразных сцен, придумыванию самых разнообразных фраз, потерял бы, конечно, голову в своем воинственном возбуждении. (Стыдно, но, видимо, моему характеру присущи и такие черты.)
Но в порыве гнева я ударил себя в грудь, и неожиданно раздавшийся необычный звук заставил меня опомниться. Звук, точно я стукнул по пустому бочонку, — невозможно было представить себе, что его издала грудь человека. Резкий, сухой звук, но вместе с тем едва уловимый, будто трескаются пересохшие губы. Распахнув рубаху, я стал выстукивать себя, как это делает врач, осматривая больного. Какой-то неестественный звук. Мне стало невыносимо грустно, я сел на кровать и, наклонив голову, стал старательно ощупывать грудь. Значит, мне не просто казалось, что в грудной клетке пустота, она и в самом деле была абсолютно ничем не заполнена. Я потерял в себе всякую уверенность и стал сомневаться даже в том, что визитная карточка обязательно вернется домой, а ведь раньше нисколько не сомневался в этом. Более того, мне пришла в голову мысль, что если я и дальше буду пребывать в таком смятении, то когда визитная карточка вернется, не она, а именно я буду изгнан из дому. К ней можно, разумеется, применить силу: порвать один или даже сразу два кусочка ватмана ничего не стоит, но в таком случае я потеряю свое имя, и тогда все пропало. И как это ни парадоксально, закон на стороне визитной карточки. Никто ведь моего имени не крал, оно само от меня сбежало...