Она потянулась через стол и накрыла ладонью его руку. И отняла.
— Ой, какой ты холодный, — удивилась она.
— Я мертвый, — сказал Майлз.
— Я так и поняла.
Она серьезно смотрела на него. Майлз вылил немного кофе на блюдце.
— Вообще-то, я надеялась, что ты объявишься, — призналась Пенни. — Боялась, что тебя отшила.
— Я рискнул, — объяснил Майлз. — Но ты ведь сказала, что знать меня не хочешь.
— Да, помню, — сказала она. — Но я надеялась, ты поймешь, что я так не думала.
— Я не был в этом уверен, — признался Майлз.
— Я рада, что ты пришел, потому что хотела тебя о чем-то попросить.
— Ты хотела меня попросить?
Майлз думал, что все наоборот. Это он хотел ее спросить, как вышло, что рядом с ней ему кажется, будто его сердце снова бьется. И все цвета, которые и так были для него за пределами спектра, стали еще ярче. Как она заставляет его вспоминать в мельчайших подробностях время, когда он жил и дышал.
— Да, — сказала она.
— О чем? — спросил Майлз.
— Я хотела бы написать тебя красками.
— Меня? — повторил Майлз. — Ты хочешь, чтобы я позировал для портрета?
Однажды, когда ему было семь лет, он позировал старшему брату. Тот портрет висел у его бабушки.
— Не совсем позировать, — сказала Пенни. — Я хотела бы походить с тобой ночью и сделать наброски всего, чем занимаются вампиры. А потом на их основе написать серию картин.
— И не проси! — отрезал Майлз.
Подошла Стелла с чизбургером-делюкс. Она поставила тарелку на стол и покосилась на Майлза, будто старалась припомнить, где его видела. Он отвернулся.
— Вам что-нибудь еще, ребята? — спросила официантка.
Майлз с Пенни покачали головой, и Стелла, отходя, бросила на него еще один пристальный взгляд.
— А почему нет? — уговаривала Пенни. — Ты же меня не съешь, правда?
— Нет, — сказал Майлз. — Не съем.
Он не станет пить ее кровь. Ни за что! Для него она была чем-то более дорогим, нежели пища. Она была жизнью. С ней он снова что-то чувствовал. Он ни за что не согласился бы подвергнуть ее опасности.
— Послушай меня, — упрашивала Пенни. — Я напишу триптих — три картины с разными стадиями охоты.
— Нет, — сказал он. — Нет, и все тут!
— А в чем дело? — спросила она.
— Это опасно.
— Чем?
— Этого я тебе сказать не могу.
На самом деле он не хотел, чтобы она видела его таким… Отросшие клыки. Дикий взгляд. Бег, охота. Как он пьет, скрючившись над телом жертвы. В экстазе. Он даже другим вампирам не хотел показываться в таком виде, потому и жил, и охотился в одиночку. Все это вызывало у него отвращение. Сила и жажда крови настолько им овладевали, что он ненавидел себя за эти восторги.
