— Вы рассказали ей, что произошло? — перебила его Дебби.
— Я посоветовал ей на какое-то время прикрыть лавочку и уехал из города.
— У вас был приготовлен загранпаспорт?
— Я говорил, что уже некоторое время собирался поехать в Африку. Но это не значит, что я планировал бегство.
Она пожала плечами, как будто эти подробности мало ее интересовали.
— Значит, Пиджонни раскололись?
— Они сдали меня. Прокурор несколько дней уговаривал их сделать добровольное признание. Они сказали, что я их нанял, что именно я всегда доставлял груз и получал деньги. О миссис Морако они решили промолчать. Узнав, во что я влип, Фрэн поговорил с прокурором, сказал, что это, должно быть, ошибка, поскольку я являюсь католическим священником и занимаюсь в Руанде миссионерской деятельностью. Прошло несколько недель, я оказался в Руанде в самый разгар геноцида. Погибли сотни тысяч людей. Собираются ли мне предъявить обвинение? Фрэн говорит, что мне ничто не грозит, но придется побеседовать с помощником прокурора Джералдом Подиллой у Фрэнка Мерфи, то есть в магистратуре. Нужно достать где-то черный костюм, жесткий белый воротничок и почистить ботинки.
— Как же это у вас нет костюма?
— Перед тем как уехать, я отдал его человеку, которому повезло меньше, чем мне. В судах всегда обращают внимание на одежду.
— Терри? — окликнула она.
— Да.
— Это все чушь.
Он смотрел, как Дебби затягивается и медленно выпускает струйку дыма прямо ему в лицо. Вместо того чтобы разогнать дым рукой, Терри просто прикрыл на миг глаза. Он уже знал, что последует дальше.
— Вы никакой не священник, ведь так?
Он услышал в темноте свой собственный голос:
— Нет, я не священник.
— Вы были им когда-нибудь?
— Нет.
— А в калифорнийской семинарии или где-нибудь еще учились?
Он понял, что допрос близится к концу.
— Нет.
— Правда, у вас стало легче на душе? — спросила Дебби.
Они двинулись дальше. Впереди замелькали габаритные огни машин. Терри испытывал облегчение — он хотел сказать ей об этом еще в ресторане и знал, что все равно рано или поздно скажет. Но только когда рядом не будет Фрэна. Фрэну следовало верить, что он священник. Дебби не захотела поверить — он это увидел, — так что с ней он сразу был самим собой, даже заговорив об исповеди, когда Фрэн вышел из-за столика. Это как раз было легко, потому что он говорил правду, и он тогда почти что открылся ей, устав играть роль. А потом расслабился и позволил ей сомневаться на свой счет и даже заронил в ее душе подозрения. Ей оставалось только собраться с духом и задать прямой вопрос. И она его задала.
