— Эх ты, сердешный, чего ж так убиваться-то! Этим ведь не поможешь, хоть на ремешки себя порежь.
И уже Мара зализывала его раны теплым влажным пружинистым, как морская губка, языком.
— Хозяйку звать не будем, она еще разнервничается. Твои художества на спине на любителя, я бы сказала, на очень редкостного гурмана…. Вот хорошо, а теперь полежи на воздухе, так все быстрее заживет, просто как на собаке. Эй, ты чё? Спишь, что ли?
И Мара лизнула Одрика в нос, он действительно забылся.
«Ну и ладно, так даже лучше. Пока спит, не натворит ничего. И сколько с этой голокожей молодежью проблем… И чего я с ним вожусь? Подумаешь, пиво несколько раз вместе пили. А еще вместе в драке участвовали. А вот это уже серьезно. Вместе пили, ели, спали, дрались, значит — член стаи. Охо-хох…» И маленькая забавная собачка через черный туман побежала к магу на чердак, где раскопала, что ему одеть, когда очнется.
Одрик каким-то образом набрался наглости, и раздобыл выпивки у местного населения. Он долго уговаривал Дагвида выделить ему из своих запасов бутылку самогона его изготовления.
Сначала Одрика колотил озноб, и он просто хотел согреться, а потом… да надо ли объяснять для чего может понадобиться самогон?! Хотя бы для того, чтоб не биться головой об старый тутовник и не оставить на стволе последние мозги, а вместо этого сделать себе химическую лоботомию, пусть даже временную.
Эльфийка местного розлива, что тут в усадьбе частенько потребляли эльфы, а самая хорошая подавалась к столу ассы, была Одрику на редкость отвратительна: «Как только эльфы ее потребляют? «А вот кактусовый самогон, который ему, стесняясь и краснея, передал из-под полы Дагвид, оказался настолько крепким, что его вкусовые качества уже никого не волновали. Он обжигает потрескавшиеся губы, но это не сравнится с пожаром, горящим у Одрика в груди.
…В голове шумит, руки и ноги перестают починяться. Вокруг вязкая темнота, она засасывает как трясина, и не за что схватиться и некого позвать на помощь, пустота вне времени и пространства, пропадают звуки и даже собственный голос…
***
Чужие ладони, чужие пальцы, чужие губы — в каждом уголке тела, на каждом дюйме кожи, везде, где я и представить бы не мог, действующие с бесстыдством и откровенной жадность, возможными разве что сне…
«Ну, зачем же я так напился сегодня? И не могу… выйти из этого сна, жаркого тягучего безобразного, как бред при болотной лихорадке. И я никак не могу проснуться, никак не прогоняется это наваждение. И это, что вцепилось в него? Не может быть…»
