— Мы должны были его убить, — говорю я.
Киса кивает и уточняет:
— С вероятностью восемьдесят шесть процентов. Это после того, как он промахнулся первым выстрелом.
— Покажи бой целиком, — приказываю я.
Киса показывает. Мда, все вполне предсказуемо, с такими-то силами… Сколько наши продержались? Тридцать три минуты? Очень неплохо. И то, что подкрепление не стало вступать в бой — правильное решение, все равно ничего нельзя было изменить.
— Сколько мы набили? — спрашиваю я.
Собираюсь уточнить, что имею в виду только свой личный счет, но Киса и так все правильно поняла.
— Пятеро убитых, трое раненых, — отвечает Киса. — Обычные стрелки. Один с ручным пулеметом.
— Негусто, — говорю я.
Впрочем, бывало и хуже. Полгода назад я командовал Pz-IV, мы шли колонной по такому же заснеженному полю, только не в Венгрии, а где-то на западных границах Германии, была ночь, не видно было не зги, мой танк шел вторым в колонне, я почти не волновался. Кто же знал, что наводчик американской самоходки попросту не разглядит первый танк в лунном свете? Семь минут скучной поездки, и вдруг по ногам бритвами хлещут осколки, я падаю на сиденье, и нижнюю половину тела охватывает огонь. Было очень больно.
А еще раньше был случай, я командовал ублюдочным плавучим «Шерманом» в день Д в Нормандии. На второй минуте боя немецкий снаряд разорвал в клочья надувной понтон, танк перевернулся и затонул. Никто из экипажа не смог выбраться, мы медленно умирали, задыхаясь в душном воздухе, постепенно лишающемся кислорода. Было не больно, но очень мучительно.
Меня начинает бить нервная дрожь, так почти всегда бывает после смерти в бою. Чтобы убрать ее, я делаю комплекс упражнений. Сальто вперед, сальто назад, стойка на руках, кувырок, серия ударов и растяжек.
— Загрузить программу рукопашного боя? — предлагает Киса.
Она всегда предлагает это в такие минуты. Я никогда не соглашаюсь, но она все равно предлагает, это стало у нас своего рода ритуалом. И у этого ритуала есть продолжение. Я усаживаюсь в кресло и говорю:
— Иди ко мне.
Киса не нуждается в дополнительных уточнениях. Она встает на колени и ее нежные губы начинают меня ласкать. Я выдерживаю недолго.
— Падай, — говорю я.
Мы падаем на ковер и сплетаемся в объятиях. Ее дыхание щекочет мою шею, моя рука ложится на ее грудь, я чувствую, как бьется ее сердце. Строго говоря, о Кисе надо говорить в мужском роде, она транс, но я мысленно считаю ее женщиной. Потому что от мужчины у нее только член, остальное тело — женское, и этого остального намного больше.
