К этому времени на шум вышел из своего домика Фарах. Я выслушала рассказ вместе с ним.
Трагедия начиналась вполне мирно и неспешно. У повара управляющего был выходной; в его отсутствие семилетний поваренок Каберо, сын моего старого арендатора и ближайшего соседа фермы, старого лиса Канину, пригласил на кухню своих приятелей. К ночи компания совсем разошлась; Каберо притащил ружье хозяина и стал разыгрывать перед малолетними дикарями белого человека. Сам Белкнап разводил птицу: он поставлял на рынок каплунов и пулярок, закупая в Найроби породистых цыплят, и держал на веранде дробовик, чтобы отпугивать коршунов и диких кошек.
Из дальнейших объяснений Белкнапа выяснилось, что он держал оружие незаряженным, но дети нашли патроны и сами загнали их в стволы. Полагаю, в этом пункте ему изменила память: дети вряд ли сумели бы это сделать, даже если бы захотели; скорее всего, случаю оказалось угодно, чтобы именно в этот вечер он оставил дробовик заряженным.
Так или иначе, в стволе оказался заряд; Каберо по детской глупости и от возбуждения направил ружье в толпу сверстников и спустил курок. Раздался выстрел. Трое были слегка ранены и в ужасе покинули кухню, двое остались на полу — то ли с сильными ранениями, то ли бездыханные. Белкнап завершил свое изложение пространной анафемой африканскому континенту и всему, что на нем творится.
Пока он говорил, из дома тихо вышли бои; потом они вынесли керосиновую лампу. Мы запаслись бинтами и дезинфицирующими средствами. Попытки завести машину были бы бесполезной тратой времени, поэтому мы со всех ног пустились по лесу к дому Белкнапа. По узкой тропинке скакали тени от наших фигур, озаряемых болтающейся керосиновой лампой. До нас доносились короткие вопли — так кричит в смертельной агонии ребенок.
Кухонную дверь мы нашли распахнутой, словно сама смерть, сделав свое черное дело, поспешно покинула дом, оставив после себя страшную картину, как барсук, наведавшийся в курятник. На столе чадила лампа, в воздухе еще стояла пороховая вонь. На столе красовалось ружье. Вся кухня была забрызгана кровью: я поскользнулась на полу и чуть не растянулась. Керосиновой лампой очень сложно осветить конкретное место, зато она отлично освещает все помещение, давая правильное представление о ситуации; то, что я увидела в ее свете, запомнилось мне лучше, чем что-либо еще.
Я узнала пострадавших: это были малолетние пастухи, приглядывавшие за отцовскими овцами. Вамаи, сын Жогоны, живой мальчуган, какое-то время обучавшийся в школе, лежал на полу между дверью и столом. Он был еще жив, но жизнь теплилась в нем еле-еле; будучи без сознания, он издавал тихие стоны. Мы отнесли его в сторонку, чтобы не наступить на него. Кричал Ваниангерри, самый юный из собравшихся. Он сидел, наклонившись к лампе; из его лица хлестала кровь, хотя лицом это уже трудно было назвать, потому что заряд угодил ему прямо в голову и снес нижнюю челюсть. Он отчаянно размахивал ручонками, как обезглавленный петух — крыльями.
