Когда отцу пришло время узнать сына поближе (а это случилось уже после женитьбы царевича, когда отец и сын вместе участвовали сначала в военных операциях в Померании в 1712 году, а затем в Финском походе в 1714-м), то его отношение к делу не доставило царю радости. Впоследствии Петр сам писал сыну, что за эту его леность и полнейшее равнодушие к порученному делу не раз «бранивал» сына, «и не точию бранивал, но и бивал, к тому ж сколько лет, почитай, не говорю с тобою, но ничто сие успело, ничто пользует, но все даром, все на сторону, и ничего делать не хочешь, только б дома жить и им веселиться».
Отчуждение между отцом и сыном сменилось полной неприязнью. Приходится согласиться на этот счет с мнением знаменитого историка XIX века С. М. Соловьева: «Петр сначала сердился, бранил, бил, потом утомился, перестал говорить с сыном — дурной признак для Алексея: лучше бы отец продолжал сердиться, бранить и бить, а холодность и невнимание, предоставление самому себе, молчание — это страшный признак озлобления родительского чувства, признак ожесточения… Но сын давно уже охладел и ожесточился, давно в присутствии отца на нем лежал тяжкий гнет, и только в отдалении от него дышалось свободно: "не токмо дела воинские и прочие отца его дела, но и самая его особа зело ему омерзела, и для того всегда желал быть от него в отлучении"…»
Глава вторая. Семьянин поневоле
В западноевропейских дворах издавна сложился обычай подкреплять политические союзы государств брачными узами. В Московской Руси придерживались иных правил — родниться с представителями богомерзкого Запада считалось большим грехом, и царевичу искали супругу внутри страны. Когда царевич достигал достаточно зрелого возраста, девицы на выданье из знатных семейств приглашались в Москву на смотрины, и царевич выбирал из них невесту. Впрочем, в конце XVII века допускались отступления от этого правила: так, Евдокию Лопухину выбрал не сам Петр, а его мать Наталья Кирилловна.
Петр твердо решил следовать примеру западноевропейских держав и использовать династические браки в политических целях. Правда, в начале XVIII века московские невесты котировались невысоко. Россию считали в Европе слабой в военном отношении державой, и поэтому рассчитывать на женихов из влиятельных дворов не приходилось. Оставалось довольствоваться женихами из наследников второстепенных престолов, но Петр готов был мириться и с этим.
В распоряжении Петра находились пять потенциальных невест: три сестры сводного брата, доводившиеся ему племянницами (Анна, Екатерина и Прасковья), и две собственные дочери (Анна и Елизавета), а также один потенциальный жених — сын Алексей.
