— И я тоже.
— Береги себя. Я тебя люблю.
— Я люблю тебя…
Разговор прервался.
Из кабинки Гермия вышла, светясь счастьем.
Разрушенный замок, о котором они говорили, назывался Хаммерсхуз, он находился на датском острове Борнхольм в Балтийском море. В 1939 году они провели на этом острове целую неделю и как-то теплым летним вечером занимались любовью в развалинах замка. Остров находится всего в тридцати километрах от южного берега Швеции. Гермии оставалось найти небольшое судно, которое нелегально доставит ее туда.
Через день после ареста Харальд вернулся домой.
Хейс разрешил ему остаться в школе еще на два дня, чтобы сдать экзамены. Ему разрешено будет окончить школу, но до торжественной церемонии его не допустят. Самое главное — место в университете удалось сохранить. Он будет изучать физику у самого Нильса Бора.
Когда наконец поздно вечером Харальд добрался до дома, там была только мать. Он поставил чемодан и поцеловал ее.
— Отца нет, — сказала она.
— А где он? — спросил Харальд.
— Ове Боркинг болен.
— Прости, мама, — сказал Харальд. — Я не хотел тебя огорчать.
— Отец в ужасе. Зачем ты это сделал?
Ответа у него не было.
Мать сделала ему на ужин бутерброды. Они просидели до полуночи, потом мать сказала:
— Может, отцу придется провести у Боркинга всю ночь. Ложись-ка ты лучше спать.
Он долго не мог заснуть. Пытался понять, почему ему так страшно. Гнев отца ужасен, но Харальд не из пугливых. Скорее, наоборот: он всегда был склонен восставать против чужой воли. Ночь пролетела быстро. На рассвете Харальд все-таки уснул.
Через час дверь распахнулась, на пороге возник пастор.
— Как ты мог? — возопил он.
Харальд, моргая спросонья, сел в кровати.
— О чем ты думал? Что на тебя нашло?
Харальд не желал, как малое дитя, прятаться под одеялом. Он откинул его и встал.
— Прикройся, сын, — сказал отец. — Ты почти обнажен.
— Если тебя оскорбляет мой вид, не входи ко мне в комнату, не постучавшись.
— И не подумаю стучаться в своем собственном доме! Как ты мог так опозорить себя самого, школу, семью?
Харальд натянул брюки и повернулся к отцу.
— Так что же? — бушевал пастор. — Будешь ты мне отвечать или нет?
— Прости, я думал, это вопрос риторический.
Отец пришел в ярость:
— Не пытайся отговариваться.
— А я и не отговариваюсь. Я хочу понять, есть ли надежда, что ты меня выслушаешь.
Пастор занес руку, словно собираясь ударить Харальда, но тут же опустил ее.
— Что ж, я слушаю. Что ты скажешь в свое оправдание?
— Я раскаиваюсь в том, что размалевал караульную будку, потому что это был никчемный поступок, детская выходка.
