Сказавши это, отрок убежал, оставив Михаила в раздумьях. Но на сей раз он и испугаться не успел – распахнулись двери и Иоанн Васильевич самолично позвал милостивца своего. Михаил не помнил, как вбежал в палату.
И верно – на лице государя и отца Сильвестра заметны были следы слез.
– Вот, Михаил, – сказал Иоанн Васильевич, протянув руку к гостю своему. – Благодарю тебя за то, что привел ты ко мне сего Божьего человека и вовек твоей услуги не забуду! Глаза он мне раскрыл, всю душу истерзал, слезы раскаянья вызвал! Буду теперь просить прощенья у своего народа, а сей смиренный иерей станет у моего престола, дабы наставлять меня и ободрять!
Михаил стоял молча, только глаза его светились. Чуял он новое время на Руси – время счастливых успехов и великих намерений.
На третий день после явления Михаила в село Воробьево, на третий день после раскаянья Иоанна Васильевича, явилась в село шумная толпа бунтовщиков. В иное время, быть может, до икоты перепугалось бы все окружение государя, не знали бы, куда и спрятаться от разъяренной черни. Но теперь все утвердились душевно, и не было ни в ком страха, когда стали пришлецы требовать у Иоанна выдать княгиню Анну Глинскую и сына ее Михаила. Бестрепетно повелел юный государь стрелять в бунтовщиков, но толпа рассеялась, не ожидая кровавой расправы. Мало того – Иоанн не стал мстить бунтовщикам, многие из которых пошли к нему не от злобы, а единственно по недомыслию, подстрекаемые Шуйскими! Напротив, он позаботился, чтобы никто из них не остался без крова и хлеба, чем снискал себе их благодарность.
В тот же день Иоанн Васильевич воротился со всем своим двором в Москву и уединился на несколько дней для молитвы и поста, повелев своим приближенным сделать то же самое. Михаил, вернувшийся в свой терем, предался этому занятию с каким-то небывалым рвением, словно чувствовал великие перемены впереди… На эту пору стали ему как раз видеться чудные сны, в которых Иоанн Васильевич не был больше обуреваем мыслями мрачными, но скакал в полном воинском облачении на белом коне, и Михаил был с ним рядом, и пьянящее чувство победы сладко разрывало грудь…
Михайла поведал свой сон государю и увидел улыбку, скользнувшую по его тонким губам… От этой улыбки еще большей радостью преисполнилось сердце Михаила, и жил он в тревожном ожидании чего-то радостного. Не только перемены в жизни московской подогревали в нем это чувство, но и в своем доме ему тоже было чему радоваться. Видно, поговорила-таки матушка государыня с Настенькой по своему женскому делу – Настенька словно в себя пришла, стала поглядывать на Михайлу весело и лукаво, и уж проскользнуло между ними тихонько сказанное «да», и уж был запечатлен горячий поцелуй на румяных, как вишня, губах… Одним словом, пора было готовиться к свадьбе.
