Как-то Иоанн доверил Михайле такой разговор.
– Были нынче поутру ко мне дядьки мои, Глинские – Юрий и Михайло Васильевичи. И молвили мне кое-что, и я задумался… Не знаю только, поймешь ли ты по малолетству.
– А ты откройся мне, князь, – отвечал Михаил. – Пойму я аль не пойму – а тебе на душе полегче будет.
– Дело говоришь, – вздохнул государь. – Говорили они, что время мне объявить себя действительным самодержцем…
Говорили, что Шуйские угнетают народ, бояр тиранят, да и мне, князю своему, должного почета не оказывают. Только я это и без них вижу и знаю… И митрополит сам с ними приходил, и мне твердил то же.
– Так за чем же дело стало? – решился подать голос Михайла.
– Эх ты, простачок! Ты думаешь, так просто это? Мужеством следует вооружиться, все силы собрать. Да бояре меня поддержат, им Шуйские – кость в горле.
Михайла задумывался не по-детски глубоко, и в эту минуту оба отрока, один постарше, другой помоложе, казались двумя маленькими старичками. Только у одного в прищуренных глазах горело злое, мстительное пламя, а другой был смиренен и тих…
Свершилось задуманное государем под Рождество, которое, как обычно, весело праздновалось в Москве. Иоанн созвал к себе бояр. Дума шла робко – привыкли к страшному, каждый теперь денно и нощно трепетал за жизнь и честь свою. Только Шуйские были спокойны, а между тем им-то и следовало трепетать!
В первый раз явился Иоанн грозным самодержцем, и немало удивил и порадовал тем бояр. Михайла робко смотрел из-за золоченого стульчика как преображается лицо его товарища по забавам отроческим. Теперь он был таким, каким Михайла представлял его себе в первый раз – даже, кажется, вырос немного, лицо стало спокойным, властным, и голос зазвучал по-новому.
– Бояре! – провозгласил он, и смолкли в палате робкие шепотки. – Бояре! – повторил он, и голос его сорвался. Михайла дохнуть боялся – так страшен ему показался молодой князь. – Ведомы ли вам имена тех, кто употреблял во зло юность мою, и чинил всяческие беззакония, самовольно грабили землю, убивали людей и иное зло творили?
Несколько мгновений в палате царила тишина, потом пронесся общий вздох – вперед выступил Юрий Глинский.
– Ведомы нам имена этих татей, надежа-государь, – сказал, отвесив низкий поклон. – То Шуйские, Иван да Андрей Михайловичи и Федор Скопин.
– Верно говоришь! Главного советника сего тиранства, Андрея Шуйского, порешил я предать мгновенной смерти за все прегрешения его!
