Так началась служба Всеслава у князя Игоря. Жилось хорошо – князь его к себе приблизил сразу же. Род добрый, да и на самого богатыря посмотреть приятно. Не раз бывал зван Всеслав в покои княжеские, особенно когда наезжали важные гости. Тогда полагалось видным гридням стоять на страже около дверей, или подле самого князя с княгинею. Хвастался князь витязями своей дружины, да и вообще, как Всеслав приметил, прихвастнуть любил. Душой был чист, нравом ровен, но завелся ж в человеке такой грех – тщеславие!
Особенно задевало его, что князь Святослав Киевский не призвал его на помощь, когда пошел громить половцев. Не раз поминал об этом в разговорах с разными людьми, а когда узнал, что Всеслав в том бою был и отличился там – и к нему подошел с вопросами. И Всеслав видел, как исказилось лицо князя – красивое лицо, как с иконы. Тонкие ноздри раздувались зло, глаза тяжко блестели из-под опущенных ресниц, сохли тонкие губы. Шагами меряя палату, говорил князь словно сам с собой:
– Обидел меня Святослав, ох, обидел! Почему не звал с собой? Брезговал, что ли? Так ведь дружина моя обширна, воины в ней выученные, закаленные, опытные. Авось, и своего народу поменьше бы перевел.
И, обращаясь к Всеславу, вопрошал:
– Вот ты мне скажи, да не ври! Много народца извел князь?
Всеслав припоминал степь, обильно политую алой кровью, вспомнил предсмертные крики товарищей и ответил:
– Много!
– А ведь знаю я, отчего не звали на рать! Славой да добычей не хотел делиться князь Киевский. Ну да ничего, расквитаемся! Сам себе добуду славу, а уж к Святославу на поклон не пойду!
Взмахом руки отпускал князь Всеслава, и тот, уходя по коридору, долго еще слышал шаги князя Игоря и его горячие, полубезумные речи.
Порой при таких разговорах бывала и княгиня. Она неизменно сидела у оконца с рукоделием, но занималась им мало – сложив руки на коленях, смотрела за окошко и тихонько улыбалась своим мыслям. И как-то случилось такое, о чем Всеслав и рассказать никому не мог, да и сам старался лишний раз не поминать.
Всеслава по наряду поставили на стражу к нижним дверям, что вели из княжеских покоев. Дело было уж под вечер, вокруг все стихло – и вдруг Всеслав услышал легкие шажки. Сообразил, что от мужа вышла княгиня Евфросинья, приосанился, скроил удалую рожу. Княгиня спускалась неспешно, но на одной из последних ступеней вдруг споткнулась – наступила, верно, на край своего длинного, серебром шитого платья. Кабы не Всеслав – упала бы и расшиблась. Но он поддержал, хоть зарделся весь. Княгиня ахнула, подняла на него серые глаза.
