-- Наши отцы здесь жили с незапамятных времен,-- говорит он,-- и пусть этот поезд разобьется.
-- Тише! -- испуганно говорит ему жена, такая же быстроглазая, как и этот мальчик,-- помни, что мы остаемся.
Она держит за руку девочку, которая в отличие от брата все время прижимается к матери.
-- Дай бог, международное положение! Дай бог, чтобы все живы-здоровы вернулись домой,-- говорит старый Алихан, провожая своих друзей.
-- Наши отцы с незапамятных времен,-- начинает человек в белом костюме. Рядом мальчик, быстроглазый, кучерявый, веселый. Он мотается на его руке, как на привязи.
-- Пусть этот поезд не доедет до Баку, пусть разобьется,-говорит человек в белом костюме.
-- Эй, гиди, дунья! -- печально умиротворяет Алихан. Потом, помню, мы в вагоне. Провожающие решили проехать до ближайшей станции Келасури. Кроме смутной тревоги и какого-то странного любопытства, я ничего не чувствовал и не понимал.
Но вот поезд стал подходить к станции. Он дал гудок, и неожиданно весь вагон заревел, и этот страшный рев слился с пронзительным гудком паровоза, словно голоса людей с яростью накинулись на этот гудок, словно они хотели заглушить, заткнуть, затоптать его силой своего отчаяния. И, словно не выдержав, гудок оборвался, и только стало слышно, как мчится и мчится ревущий вагон.
И остались в памяти заплаканные лица женщин, с бессмысленным выражением глаз, с беззвучно кричащими ртами, с растрепанными и отброшенными волосами, словно бил им в лица и запрокидывал головы невидимый ветер.
Не знаю почему, я не заплакал. Мне стало страшно за отца и стыдно за всех. Вся родня плакала, обнимая его и целуя, как покойника. Тогда я этого не мог осознать, но сильнее всего было чувство стыда за этот обнаженный эгоизм горя. "Не смейте! -хотелось крикнуть мне.-- Он еще живой, он еще вернется!" Какой-то ком с невероятной силой сдавил мне горло.
-- Мама!
-- Адиль!
И заплаканное лицо проводницы с фонарем -- последнее, что я увидел. Поезд ушел, а мы остались на станции Келасури. Интересно, что через много лет я узнал, что этот кучерявый, быстроглазый мальчик стал известным в Иране революционером, его так же преследовали жандармы, как когда-то Васильича. Неисповедимы пути человека!
После отъезда отца маме надо было куда-нибудь устраиваться на работу. Мама была женщиной малограмотной, то есть считать умела лучше, чем читать, и поэтому пошла в торговлю.
Наш припадочный квартирант с отъездом отца впал в обратную крайность, стал месяцами не платить деньги. Потом он неожиданно стал надменным. Он перестал здороваться с намеком, а потом и вовсе перестад платить за квартиру, о чем прямо сказал маме. Мама предложила ему убраться, он не согласился.
